Ладно бы в полубезумной горячке предельного боя, но вот так, в заурядной мелкой разборке — невозможно.
— Нина, это Альянс, — сказал Каварли и потащил меня за руку к двери в фойе. — Здесь и не такое бывает. И позорный столб может быть, и плети, и даже костёр.
— Но это же дикость, средневековье! — возмутилась я.
— Это очень редко бывает, — словно бы извиняясь, сказал Джакомо.
— Вы лучше подумайте, — посоветовал Каварли, — какую бурю накликали на свою голову. Всепреложный Властитель никогда не простит вам такую дерзость.
Я прикусила губу, чтобы скрыть довольную улыбку. В какой бы щели ни прятался Лоредожеродд, теперь он совершенно точно выползет из своего укрытия.
И покажет мне путь к Девятке.
* * *
Пыли в Мёртвом архиве за неделю моего отсутствия накопилось изрядно, с уборкой я провозилась два часа. Но все неприятности когда-нибудь кончаются, даже вымывание сора из-под канцелярских шкафов. Я подхватила вёдра с грязной водой и понесла на задворки департамента к сливной канаве. Задорно светило апрельское солнце, а в плеере мобильника звучала Сашкина песня.
Меняется небо, а с ним и земля,
И новые дали поманят меня,
Останутся в прошлом все страхи и боль:
Страдальцем прожить — незавидная роль.
Закаты, рассветы, на листьях роса —
Везде отражается мира краса.
Улыбка любимой развеет печаль,
Отменит унылые дни календарь,
Расскажут друзья о делах, новостях —
Быстрей побегут стрелки в наших часах,
И время не даст тосковать и скучать,
Потребует новую песню начать.
Обломки всех старых несчастий, обид
Лишь глупая память на век сохранит.
Пусть в прошлом останутся страхи и боль:
Страдальцем прожить — незавидная роль.
Быть красочным может любой новый день
Для тех, кому тусклость раскрасить не лень.
Рисуют по-разному, каждый — своим:
Слова для одних, ну а краски — другим.
Судьба и свобода не дар и не зло,
Одним это цепи, другим же — весло,
Кому-то — на дно, в даль уплыть — для других
И мир не делить на своих и чужих.
Пусть цель далека и нелёгок мой путь,
Ступив на него, прочь уже не свернуть.
Лелеять не стану я страх свой и боль:
Страдальцем прожить — незавидная роль.
«— 3 »
Уже двенадцатое мая, а Лоредожеродд, вопреки всем предсказаниям и запугиваниям, так и не попытался меня найти. О нём вообще нет ни слуху ни духу, сидит в каком-то укрытии тихо, как мышь под метлой.
Без него мне до Девятки не добраться никогда.
Восторженные хвалы совершенству Надмирья Пречистого, байки о благодеяниях Великих Учителей — вот и вся оперативная информация, которую удалось собрать почти за два месяца. Большего о Тройственной Триаде в Альянсе не знает никто. Но Лоредожеродд наверняка обладает какими-то дополнительными сведениями, не зря же в своё время он стал опасным для Девятки.
Вот и думай теперь, как выманить его из норы.
* * *
По образованию Джакомо оказался инженером-электриком. С моей подачи вампиры наняли его устранить мелкие неполадки на станции Чесночного квартала. Вампиров Джакомо боится до одури, но срочно нужны деньги, накопилось немало неоплаченных счетов как на основице, так и в Реме, пришлось согласиться. Выделенную судом виру из имущества Димиани выплатят только в конце месяца, из департамента Джакомо выгнали, а новую работу человеку со столь скандальной репутацией в потайнице найти тяжело.
Меня, как ни странно, не уволили, я по-прежнему поломойка в Мёртвом архиве.
Миденвен возвращаться в родной Виальниен не торопится. Снял в Риме дом на соседней с Джакомо улице, накупил школьных учебников и твёрдо вознамерился поступить на фармакологическое отделение Римской медакадемии, хочет изучить техно-достижения в этой области. У какого-то толкиенутого недоумка восемнадцати лет взял паспорт в обмен на то, что провёл его в потайницу и через знакомого чиновника в Департаменте эмиграции помог получить статус поселенца. Парни оказались немного похожи, изготовленная троедворскими туристами личина сделала незаметной иную форму ушей и невозможно огромные для человека глаза. На длинные волосы особого внимания никто не обращает, так что никаких сложностей с легализацией в большом мире у хелефайи не возникло.
Называть Джакомо монсеньором Миденвен перестал, но перейти на дружескую непринуждённость не решается до сих пор.
Меня хелефайя побаивается, никак не может понять, кто и что я такое.
Сейчас мы идём к рыжеволосому вампиру по имени Мишель де Фокон. Строго говоря, этнический квартал, в котором обитатели постоянно меняются, — это не община, и титул повелителя его начальнику не положен, но вампиры сумели добиться для себя исключения. Их кварталы приравнены по статусу к нычкам.
От щели до квартала недалеко, но мы идём медленно, чтобы Джакомо успел набраться храбрости.
— Как ты только смогла тут поселиться, — хмуро бормочет он. — Почему?
— Потому что выросла в общаге-малосемейке барачного типа близ полудохлого со времён перестройки военного завода. По нужде во двор на дырку бегать и таскать с колонки вёдрами воду через полквартала для меня не новость, но возобновлять эти незабвенные развлечения я не хочу.
— Так вы из бедной семьи? — удивился Миденвен.
— Смотря что вы называете бедностью, ли-Вириар. Родители у меня высококвалифицированные токари, и в течение почти десяти лет вынуждены были перебиваться на хронически задержанной зарплате и случайных шабашках. Мы не голодали и не ходили в лохмотьях, но и роскошеств позволить себе не могли. Школу я закончила муниципальную. Последние годы конверсионные переделки закончились, и завод опять стал набирать мощь, у родителей появились крупные заработки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161