Тот показал нам квартиру по соседству с домом Маммаля, но она нам не понравилась, и мы отказались. Это послужило поводом для острой дискуссии Муди и Баба Наджи.
– Там нет двора, – объяснял Муди. – Махтаб нужно где-то играть.
– Это не так важно, – ответил Баба Наджи. Потребности и желания детей его вообще не интересовали.
– Там нет мебели, – продолжал Муди.
– Это неважно. Вам не нужна мебель.
– Но у нас же ничего нет, – стоял на своем Муди. – Нет плиты, холодильника, стиральной машины. Нет даже ни одной тарелки или ложки.
Я была поражена и удовлетворена аргументацией Муди. Он хотел, чтобы у Махтаб был двор, чтобы у меня было все необходимое. Ему хотелось, чтобы у всех что-нибудь было, а не только у него. И он стремился ко всему этому так сильно, что готов был воспротивиться старейшине рода.
– Это неважно, – повторял Баба Наджи. – У вас будет своя квартира, а мы дадим вам все необходимое.
– Та'ароф, – отрезал Муди, почти крича на святого мужа. – Все это лишь та'ароф.
Баба Наджи вышел в ярости. Муди боялся, что зашел слишком далеко.
– Нам нужно как можно быстрее найти квартиру, – сказал он. – Следует подыскать что-нибудь приличных размеров, где бы я смог открыть кабинет и начать зарабатывать хоть немного денег.
После минутного раздумья он озабоченно добавил:
– Необходимо получить наши вещи из Америки.
Родственник Муди Реза Шафии был анестезиологом в Швейцарии. Его периодические визиты к родителям всегда были поводом для больших торжеств. И когда мы получили приглашение на обед, даваемый в его честь, Муди пришел в неописуемый восторг. Поскольку он сейчас работал в клинике и собирался открыть частный кабинет, профессиональные разговоры представляли для него особый интерес.
Нам очень хотелось вручить Резе Шафии подарок, и мы с Махтаб отправились его покупать, но магазин был закрыт на время молитв.
– Подождем здесь, – сказала я, указывая тень под деревом. – Очень жарко.
Невдалеке мы заметили группу пасдаров – грузовик, заполненный мужчинами в мундирах, и «пакон» с четырьмя женщинами-полицейскими. Машинально я подняла руку к лицу, чтобы удостовериться, что ни одна прядь волос не выбилась из-под русари. «На этот раз они не привяжутся ко мне», – сказала я себе.
Нам скоро надоело ожидать, и мы снова подошли к магазину, желая посмотреть, нет ли где расписания его работы. Тут же «пакон» рванул с места и со скрежетом тормозов остановился возле нас. В мгновение ока выскочили четыре пасдарки. Говорила только одна.
– Ты не иранка? – спросила осуждающе она по-персидски.
– Нет.
– Откуда ты приехала?
– Из Америки, – ответила я по-персидски.
Она говорила резко и быстро. И я вынуждена была обнаружить мое ограниченное знание языка.
– Не понимаю, – отозвалась я.
Это еще больше распалило пасдарку. Она выплеснула на меня всю свою злобу на этом непонятном мне языке, пока Махтаб не перевела ее слова.
– Я хочу знать, почему ты не понимаешь, – перевела Махтаб и добавила: – Она говорит, что вначале ты говорила по-персидски.
– Объясни ей, что я знаю только несколько слов.
Это немного успокоило пасдарку, но она продолжала стрекотать, а Махтаб переводила:
– Она задержала тебя, потому что твои носки опускаются.
Я подтянула свои носки, а пасдарка ушла, оставив Махтаб последнюю инструкцию:
– Скажи своей матери, чтобы она никогда не выходила на улицу в спущенных носках.
По дороге домой я предупредила Махтаб, чтобы она не рассказывала отцу об этом инциденте. Я опасалась, что Муди ограничит нашу свободу.
В тот вечер мы отправились к аму Шафии в район Гейши, чтобы передать ему фисташки для Резы. Там было в гостях пятьдесят–шестьдесят человек.
Поздним вечером, когда уже некоторые гости разошлись, а мы собирались последовать за ними, раздался зловещий вой сирен. Погас свет. Я прижала к себе Махтаб, и обе мы протиснулись к стене вместе с другими гостями.
Слышен был только гул приближающихся самолетов, но артиллерия молчала.
– Нехорошо, – сказал кто-то. – Может, у нас закончились боеприпасы.
Атакующие самолеты зависли почти над нами. Последовавший взрыв оглушил меня.
Вдруг на нас рухнула стена. Мы с Махтаб инстинктивно бросились вперед. Послышался звон бьющегося стекла.
Мы не успели опомниться, как нас накрыл второй, а за ним третий взрыв. Дом задрожал. Отовсюду сыпалась штукатурка. Махтаб отчаянно плакала. Муди судорожно сжимал мою ладонь.
Вскоре гул самолетов и чудовищный звук разрывов бомб сменились сиренами «скорой помощи». С улицы доносились крики пострадавших.
– На крышу! – раздался чей-то голос, и все как один бросились на плоскую крышу. Зарево пожарищ и фары машин «скорой помощи», автомобилей полиции и пожарных машин освещали темноту ночного города. Сквозь густой дым и пыль мы увидели вокруг смерть и разрушения. Здания превратились в открытые кратеры на поверхности земли. Ночь дышала порохом и жженым мясом. На улице в состоянии крайнего возбуждения мужчины, женщины и дети бегали как безумные, крича, плача, разыскивая близких.
На следующее утро улицы по-прежнему были перекрыты, но за Муди из клиники прислали машину. Пока он был занят, я целый день перевязывала раненых.
Вечером Муди вернулся в дом аму Шафии. Район все еще был закрыт для движения, за исключением «скорой помощи», поэтому мы провели здесь и следующую ночь. Муди, уставший и раздраженный, принес угнетающую информацию о многочисленных жертвах налета. В одном только доме, полном гостей по случаю дня рождения, погибло около семидесяти детей.
Реза Шафии отложил свое возвращение в Швейцарию и предложил Муди:
– Ты не должен оставлять Бетти и Махтаб здесь, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117