– Алло, – произнесла я сдавленным голосом.
– Прошу вас, говорите громче, – ответил женский голос.
– Я не могу. Умоляю вас о помощи. Я в заключении.
– Говорите громче. Я ничего не слышу.
Пытаясь справиться со слезами и охватившим меня отчаянием, я ответила немного громче:
– Помогите! Меня держат под замком!
– Говорите громче, – сказала женщина и положила трубку.
Спустя десять минут после возвращения домой Муди ворвался в нашу комнату, вытащил меня из постели и начал трясти за плечи.
– С кем ты разговаривала?!
Я была захвачена врасплох. Я знала, что весь дом ополчился против меня, но не думала, что Ферест донесет моему мужу сразу же в момент его возвращения. Я на ходу пыталась придумать какое-нибудь объяснение.
– Ни с кем, – ответила я едва слышно. Это была полуправда.
– Ну да. Ты сегодня разговаривала с кем-то по телефону.
– Нет. Я пыталась позвонить Эссей, но мне не удалось. Я ошиблась.
Пальцы Муди впились в мои плечи. Рядом с нами Махтаб зашлась в крике.
– Ты лжешь! – заорал Муди.
Он грубо толкнул меня на кровать и издевался еще какое-то время. Выходя из комнаты, бросил через плечо категоричный приказ:
– Никогда больше не прикоснешься к телефону!
Поскольку я не могла предвидеть, как Муди будет в будущем вести себя по отношению ко мне, мне трудно было составить какой-нибудь план действий. Когда он угрожал мне, я утверждалась в мысли, что надо любым путем наладить связь с посольством. Когда он был заботливым, у меня появлялась надежда, что он одумается и увезет нас домой. Он вел себя таким образом, что принятие каких-нибудь решений становилось невозможным. Каждую ночь я пыталась найти облегчение с помощью порошков.
Однажды в конце августа (мы были в Иране уже почти месяц) он спросил меня:
– Хочешь ли ты отметить в пятницу день рождения Махтаб?
Я поразилась. Махтаб исполнялось пять лет во вторник, четвертого сентября, а не в пятницу.
– Мне бы хотелось, чтобы это было в день ее рождения.
Муди был взволнован. Он объяснил мне, что прием по случаю дня рождения в Иране – это большое дружеское мероприятие, которое всегда устраивается в пятницу, когда люди не работают.
Я продолжала сопротивляться. Если я не могу противостоять Муди в борьбе за свои права, то буду бороться за каждую минуту счастья для Махтаб. Меня не интересовали обычаи Ирана. К моему великому удивлению и неудовольствию семьи Муди согласился устроить прием во вторник.
– Я хочу купить ей куклу, – сказала я, подчеркивая свое преимущество.
Муди и на это согласился. Мы обошли множество магазинов, отказываясь от иранских кукол, в основном некрасивых, пока не нашли японскую куклу, одетую в бело-красную пижаму. Во рту у нее была пустышка, и, когда ее вынимали, кукла смеялась или плакала. Стоимость ее была по иранскому курсу около тридцати долларов.
– Это очень дорого, – запротестовал Муди, – мы не можем столько денег заплатить за куклу.
– И все же мы купим, – решительно заявила я, – у нее здесь нет ни одной куклы.
Мы купили куклу.
Я надеялась, что этот прием доставит радость Махтаб, что это будет первое светлое событие на протяжении месяца. Она ждала его с нарастающим напряжением. Так приятно было видеть ее улыбку, слышать веселое щебетание.
Однако за два дня до этого торжества произошло несчастье. Играя на кухне, Махтаб упала с табурета. Табурет проломился под ее тяжестью, и острый край одной из деревянных ножек впился ей в плечо. Я прибежала на ее крик и ужаснулась при виде крови, струящейся из глубокой раны.
Муди быстро наложил бандажную повязку, а Маджид выкатил в это время машину, чтобы отвезти нас в больницу. Прижимая к себе рыдающего ребенка, я слышала, как Муди утешал меня. Больница располагалась в нескольких кварталах от нашего дома. Но нас не приняли.
– У нас нет скорой помощи, – сказал сотрудник приемного покоя, безразличный к мучениям Махтаб.
Преодолевая уличные пробки, Маджид отвез нас туда, где оказывали скорую помощь. Мы вошли внутрь. Страшная грязь и невообразимый беспорядок поразили нас, но выбора не было.
Муди отвел доктора в сторону и сказал ему, что он сам доктор из Америки и что его дочери нужно наложить швы. Тот пригласил нас в процедурный кабинет и в порядке профессиональной этики обязался выполнить все бесплатно. Махтаб судорожно держалась за меня, пока доктор изучал рану и готовил инструменты.
– У них есть здесь какие-нибудь обезболивающие средства? – спросила я с недоверием.
– Нет, – ответил Муди. Я вся сжалась.
– Махтаб, ты должна быть мужественной, – сказала я.
Она расплакалась при виде иглы. Муди рявкнул на нее, чтобы она замолчала. Мускулистым плечом он удерживал ее на столе. Она изо всех сил сжимала мою руку. Попавшая в капкан отцовских рук, отчаянно всхлипывая, Махтаб продолжала бороться. Я отвернулась, когда игла впивалась в ее тельце. Каждый крик, раздававшийся в маленьком процедурном кабинете, разрывал мое сердце. Мной овладевала ненависть. Ненависть к Муди, который привез нас в это пекло. Процедура длилась несколько минут. Никто не страдает больше матери, которая беспомощно смотрит на мучения собственного ребенка. Я бы хотела перенести эти страдания вместо Махтаб, но не могла. Мне было плохо, я вся покрылась потом, но ведь это Махтаб переносила физическую боль. Я ничем не могла помочь, кроме как держать ее за руку.
Наложив швы, иранский доктор выписал рецепт на противостолбнячный укол, вручил Муди.
Мы уехали. Махтаб всхлипывала на моей груди, а Муди объяснил, что нас ждет: нам следовало найти аптеку, в которой продавали противостолбнячную сыворотку, а потом поехать в другую клинику, где сделают эти уколы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117