Целая серия исследований исключила наличие опухоли мозга. Медики пришли к выводу, что я страдаю острой формой мигрени, которая в конце концов должна отступить сама. Диагноз был неокончательным, но оказался правильным, потому что спустя несколько недель боль начала действительно отступать. Все это не имело никаких рецидивов, но драматически изменило ход моей жизни.
В последний день моего пребывания в госпитале доктор Махмуди сказал:
– Мне нравятся ваши духи. – Он говорил о духах «Чарли», которыми я всегда пользовалась. – Когда я возвращаюсь домой, постоянно чувствую этот запах на руках.
Он поинтересовался, можно ли позвонить мне справиться о здоровье, когда я выпишусь.
– Разумеется, – ответила я и продиктовала адрес и телефон.
Закончив процедуру, он наклонился и поцеловал в губы. Откуда мне было знать, куда приведет меня этот поцелуй?
Муди не любил говорить об Иране. «Я никогда не хотел бы вернуться туда, – сказал он однажды. – Я изменился. Мои близкие уже не поймут меня».
Хотя Муди нравился американский стиль жизни, он критиковал шаха за американизацию Ирана. Его постоянно злило, что в Иране не продают уже на каждом углу челокебабы – иранские закуски из баранины на горстке риса. Вместо этого везде буйно разрастался «Макдональд». Это была уже не та страна, в которой Муди родился и воспитывался.
Родом он был из в Шуштаре, юго-западной части Ирана, но после смерти родителей переехал в дом сестры в Хоромшар в той же провинции. Иран – типичная страна третьего мира, где отчетливо видна разница между высшими и низшими классами. Если бы Муди появился на свет в более бедной семье, он разделил бы судьбу бесчисленной бедноты Тегерана, живя в склеенной из строительных отходов мазанке, вымаливая любую работу, а то и милостыню. Но его семье Аллах ниспослал деньги и благосостояние. По окончании гимназии Муди получил финансовую поддержку и мог искать свое место в жизни. У него были свои амбиции.
Многие хорошо обеспеченные молодые иранцы путешествовали тогда по всему миру. Правительство шаха приветствовало учебу за границей, надеясь, что это ускорит развитие страны. В конечном счете эта стратегия обернулась против ее создателей. Иранцы оказались устойчивы к влиянию западной культуры. Даже те, кто на протяжении десятков лет жил в Америке, часто поддерживали связи только с другими иранскими эмигрантами. Они сохранили исламскую веру и персидские обычаи. Однажды я встретила иранку, которая прожила в Штатах двадцать лет и не имела понятия, что такое кухонное полотенце. Когда я показала ей, она признала это хорошим изобретением.
Авангард иранских студентов усвоил для себя иную вещь: убеждение, что народ может сам определить форму правления и избрать правительство. Это развитие политического сознания привело в конце концов к падению шаха.
Судьба Муди в определенном смысле была нетипичной. За двадцать лет он усвоил многие обычаи западного общества и в отличие от своих земляков взял у политики развод. Он обнаружил мир, весьма отдаленный от мира своего детства, мир, который предоставил ему больше достатка, культуры и элементарного уважения к человеческой личности, нежели иранское общество. Муди действительно хотел стать человеком Запада.
Прежде всего он поехал в Лондон, где два года изучал английский. В Америку Муди попал 11 июля 1961 года со студенческой визой, выполнил необходимые требования и первый диплом получил в университете штата Миссури. Несколько лет он изучал математику. Будучи достаточно способным, он легко справлялся с любым предметом и чувствовал, что мысль о новых успехах не дает ему покоя. Его заинтересовало инженерное дело. Он возобновил учебу, а затем получил работу в фирме турецкого бизнесмена. Фирма, которая была субподрядчиком НАСА, занималась разработкой программ «Аполлон». Муди часто с гордостью упоминал, что есть и его толика в том, что нога человека ступила на Луну.
В тридцать лет он снова почувствовал беспокойство. На этот раз его внимание привлекла специальность, наиболее уважаемая его близкими, профессия его родителей. И он решает стать врачом. Однако несколько медицинских школ отказались принять его по причине возраста. Наконец он поступил в колледж по специальности «остеопатия» в Канзас Сити.
Когда мы познакомились поближе, он как раз закончил практику в Карсон Сити и должен был начать трехлетнюю специализацию в остеопатическом госпитале в Детройте, где хотел остаться анестезиологом.
– Тебе нужно специализироваться в общей медицине, – убеждала я его.
– Анестезиология приносит деньги, – ответил Муди.
Он получил уже разрешение заниматься в Штатах врачебной практикой и прокладывал дорогу к получению американского гражданства.
Создавалось впечатление, что он собирается разорвать всякие связи с семьей. Он редко писал домой, даже своей сестре Амми Бозорг, которая переехала из Хоромшара в Тегеран. Это отсутствие контактов с близкими меня несколько огорчало. Конечно, у меня самой были проблемы в моей собственной семье, но я по-прежнему очень верила в значение родственных уз.
– По крайней мере, ты должен им звонить, – сказала я. – Ты врач, у тебя достаточно денег, чтобы позвонить в Тегеран раз в месяц.
Это я уговорила его навестить свою родню. После окончания практики он поехал, правда неохотно, на две недели к Амми Бозорг. Он ежедневно писал мне оттуда, писал о том, как сильно тоскует по мне. Я и сама была озадачена тем, что тоже скучаю по нему. И вот тогда-то я поняла, что начинаю любить его.
Мы были вместе все три года, пока Муди проходил практику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117