Несколько раз она даже пыталась заговорить об этом с матерью, но Пат, и без того достаточно равнодушная ко всему, что не было достигнуто ею лично, за долгие годы в Штатах совсем отвыкла от смешных, по ее разумению, разговоров о дворянстве. И тогда девушка обратилась к отцу.
Джанет долго мучилась, прежде чем начать говорить об этом со Стивом: во-первых, она уже вступила в тот возраст, когда общение с родителями, а особенно с отцом, становится не таким уж и простым, во-вторых, у Стива хватало и других забот, как по содержанию в порядке своей огромной телевизионной империи, так и дома, где маленький Фергус, выкарабкавшись из одной болезни, проваливался в другую, а Жаклин подолгу лежала в клиниках, надеясь подарить мужу еще одного ребенка. Ну, а в-третьих, это собственное желание копаться в столь далеком прошлом казалось иногда несколько постыдным и самой Джанет, ибо она боялась, что за ним может скрываться и простая неуверенность в себе, и желание возвыситься над другими. К тому же в последнее время появилась еще одна причина не пускаться с отцом, читавшим ее душу как открытую книгу, в откровенные разговоры. Но об этом последнем обстоятельстве Джанет не разрешала себе рассуждать никогда.
К удивлению и радости девушки, отец пришел в полный восторг от ее интересов и немедленно, по своим каналам, добыл ей доступ в Королевский архив, информация из которого не часто появлялась даже на страницах солидных исторических журналов. Стив даже прилетел на пару дней сам, чтобы собственной рукой привести дочь в святая святых английской истории. И Джанет на всю жизнь запомнила тот ласковый майский день девяностого года, когда они шли со Стивом в обнимку, как влюбленные, по теплому и влажному Лондону, а потом присели передохнуть у памятника маршалу Фошу, все так же не размыкая объятий.
Джанет безумно любила отца и гордилась им – не так, как матерью, которая была все-таки недосягаемой в своем олимпийском всепонимании и спокойствии, а вполне по-земному – пылко, весело, безрассудно. Вот и сейчас она прижалась щекой к его щеке, заросшей лелеемой, по нынешней моде, всегда как бы трехдневной щетиной, и прошептала:
– Держу пари, па, что все вокруг принимают нас за стареющего ловеласа и его юную возлюбленную!
– Ну, за «стареющего» ты сейчас получишь по заслугам, – смеясь, прорычал Стив и щелкнул дочь по прямому точеному носику, – а насчет ловеласа – это ты молодец, я всегда мечтал иметь возлюбленную с такими вот кудрями! – И он, любуясь, провел рукой по ее пышным золотым волосам.
Волосы у Джанет были действительно великолепные. Вообще девушка весьма спокойно относилась к своей внешности, пережив и всеобщие уверения в ее красоте в детстве, и некоторую разочарованность родителей, а особенно бабушки с дедушкой, когда, став подростком, она потеряла былую прелесть и стало ясно, что такой красавицей, какую они себе напредставляли, ей не бывать. Но все же она трезво ценила в себе и пронзительную синеву казавшихся несколько восточными глаз, и летящее, словно обгоняющее само себя, лицо, и пусть немного крупноватый, но чувственный рот… Но главной ее гордостью, конечно, были волосы. Волосы, то сбегающие вниз водопадом, чуть пепельные в лучах скромного утреннего солнца, то медным шлемом облегавшие голову и высокую шею, а то победной короной сверкавшие в красноватых отблесках заката. Волосы, словно жившие своей, отдельной от Джанет жизнью, с которыми у нее порой бывали очень непростые и трогательные отношения…
– …А что там думают люди вокруг, это нам с тобой, майне цаубер медхен, наплевать, честное слово! Ты лучше закрой-ка глаза на секундочку, как в детстве, и представь, что именно в такой же солнечный и тихий майский день Чарльз Говард, первый граф Ноттингемский, барон Эффингам, кузен Елизаветы Первой, полноправный командующий английским флотом – ну, если, конечно, не считать сэра Дрейка и сэра Наукинса – стоял расставив ноги на палубе своего флагмана и решал, то ли повести свои корабли, то есть главную часть флота, к передовым кораблям Дрейка и уйти от юго-западного берега, то ли… м-м-м… поспешить отойти на дистанцию дальнобойной пушки и тихонечко перейти канал. Но тут к нему со всех ног подбежал молодой офицер с выбившимися из-под парика огненно-рыжими волосами и крикнул: «Впереди по курсу неприятельские корабли, сэр лорд лейтенант-генерал Англии!» «Спокойно, Хенедж, спокойно, – пробасил граф, – у нас еще есть время для маневра. А вас за первое сообщение о решающей битве я жалую титулом баронета». И слава Богу, тот юный офицерик не погиб в кровавой морской каше, а стал родоначальником нынешних Фоулбартов, то есть баронов, а сами по себе они воевали еще и во времена Роз…
– Господи, и откуда ты всегда все знаешь!? – восторженно хлопнула в ладоши Джанет. – Чарльз, так тот всегда непременно начнет говорить про политическое значение, историческую обстановку, но за этим не увидишь ни человека, ни события.
– Ну, во-первых, работа у меня такая, а во-вторых, честно говоря, я просто тебе завидую. А потому – на случай исторических штудий – я весь в твоем распоряжении.
– А почему бы мне не заняться и моими ирландскими предками, если уж ты все равно достал мне пропуск в архив?
По лицу Стива пробежало облачко не то грусти, не то сожаления.
– Оставь эту работу Фергу, ведь и малышу надо будет чем-нибудь заняться, когда он подрастет, – отшутился он. Они уже стояли у массивных дверей архива, казавшихся Джанет вратами едва ли не в потусторонний мир, обещавший тем не менее неслыханные и счастливые открытия. – А ты, если, конечно, останется время, покопайся и в рядах неприятеля, то есть, я хотел сказать, просмотри списки дворян, воевавших на стороне испанской Армады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82