А вечерами, когда Хаваншита возвращался домой, пропыленный и прожаренный незаходящим солнцем, Джанет видела, какой любовью загорались его суровые под тяжелыми веками глаза в кругу своей по-индейски молчаливой, вышколенной семьи. Одна только Брикси заливалась нежным горловым смехом, отчего вздрагивала ее полная грудь и по-девичьи тонкая талия, да маленькая Патьо, как называли ее здесь на испанский манер, весело раскрывала свой уже полный зубов ротик. Девочка была совершенно не похожа на остальных детей, у которых резкие мужественные черты только изнутри освещались солнечным блеском матери; она смотрела на мир удивленными голубыми глазами под светлой челкой, и радость жизни горела в ней упорным ярким огоньком.
Поначалу Джанет казалось, что она сможет прожить так и недели, и месяцы, но очень скоро властное желание взять в руки карандаш и бумагу стало мешать этому беспечному существованию на ласковом берегу океана. В то же время она прекрасно сознавала, что отдаться своей внутренней потребности сможет, только окончательно расставшись со своим прошлым, – а для этого нужно было возвращаться в Англию и улаживать дела с Хаскемом и своей адвокатской практикой. Джанет думала об этом уже достаточно спокойно, но все же некая неприятная нота постоянно присутствовала в ее мыслях, и потому отъезд задерживался.
Как-то лунным вечером они с Брикси стояли на балконе дома Четанов. Рев поднимающихся вертолетов все же не мог заглушить тяжелое дыхание океана. Брикси, запахнув шаль и прищурившись, словно желая различить ту невидимую границу, где вода переходит в небо, глядела вдаль и неожиданно сказала:
– Знаешь, Стиви начал писать о Пат книгу.
Услышав это «Стиви», Джанет внутренне усмехнулась и подумала, что, верно, далеко не всегда эта полковница Четан была такой образцовой матерью семейства, а вслух произнесла:
– Он не был бы собой, если бы не сделал этого.
– Он начал еще в клинике, сразу после вашего отъезда, и просил написать и меня. Ну, о том, как мы… какими мы были четверть века назад и как она погибла. А я не могу… Все это еще так живо. – Брикси закурила длинную дешевую пахитоску. – Кстати, поскольку Стиви был единственным, кто знал и понимал причины твоего исчезновения, то ему пришлось выдержать немало атак твоего жениха, который поднял на ноги не только английскую, но и здешнюю полицию.
– И что? – в вопросе Джанет не было ни тревоги, ни любопытства.
– Ничего. Здесь есть места, куда не может попасть никто. – Брикси вдруг порывисто притянула девушку к себе. – Какая же ты прелесть, Джанет! И в этом ты вылитый Стиви! У Пат перевесил бы рассудок.
Джанет улыбнулась в почти осязаемую синеву ночи. Но этот разговор заставил ее решить вопрос с отъездом. На прощанье она взяла с Брикси слово, что та каждый год будет приезжать к ней в Ноттингем с малышкой.
– Понимаешь, бабушке и нашему старому дому нужна жизнь, живая жизнь, а Патьо… Для меня она теперь как сестра, как вторая мамина дочка.
На Касл-Грин все было по-прежнему, и Селия, словно застывшая во времени, даже не удивилась неожиданному появлению внучки. Внимательно поглядев в ее глаза и проведя чуть дрожащей невесомой рукой по ее выгоревшим волосам, она вытерла крошечную мутную слезу.
– Я знала, что ты вернешься. Человек, ищущий дорогу к себе, всегда возвращается на родину. Твой зал ждет тебя. Я каждую неделю стелила тебе новое белье, потому что верила… – И, не договорив, Селия отвернулась и пошла к себе, на пороге добавив: – Мистер Хаскем появлялся здесь по два раза в неделю.
Несколько часов Джанет провела в доме, словно заново знакомясь с вещами, а к вечеру набрала номер квартиры в Лейхледе. К телефону подошел сам Хаскем. В трубке был слышен шум вечеринки и мужской смех.
– Добрый вечер, Хью, если он действительно добрый.
– Чему я обязан такой милостью с твоей стороны? – К ее удивлению, она, давно научившаяся различать в его надменном тихом голосе все скрытые или подразумеваемые эмоции, не услышала ничего, кроме подлинного равнодушия.
– Я вернулась, и вернулась, пойми, совсем другим человеком. А потому говорю тебе сразу и без обиняков: наш брак невозможен.
– Разумеется. – Теперь Джанет услышала нескрываемое удовлетворение. – Я не могу жениться на женщине, которая девять месяцев провалялась на подстилке какого-то вонючего латинос.
Джанет потянула носом, словно наяву почувствовав прохладный чистый запах дождя на плечах Паблито, и едва не рассмеялась прямо в трубку.
– Разговоры о подстилке – это твои собственные комплексы, Хью.
– В таком случае, закончен не только разговор, но и наше общение. Но, честно, говоря, мне жаль тебя, моя бедная Мюргюи. У тебя были блестящие данные, которые сейчас ты готова потратить на призраки. Ведь ты, конечно, намерена оставить юриспруденцию, не так ли?
«И все-таки он умница! – искренне восхитилась Джанет. – И я благодарна ему за… Впрочем, конечно, за все. За все… Ведь и не без его помощи я пришла к себе…»
– Ты, как всегда, прав. И спасибо тебе за помощь Селии. Спасибо за то, что ты есть.
– Вот как? Этому тоже научил тебя твой грузчик?
Дальнейшие слова были бессмысленны, и Джанет повесила трубку.
Теперь оставалось уладить свой разрыв и с адвокатурой. Несмотря на формальную сторону, психологически это было гораздо легче, и Джанет, спокойно глядя в полные любопытства подзабытые лица коллег, прошествовала в кабинет королевского адвоката сэра Биддендена, который возглавлял корпорацию чуть ли не с конца Второй мировой войны.
– У вас выдающиеся способности, мисс Шерфорд, – вздохнул старик, устало поправляя официальный парик, не снимаемый им и за стенами суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82