– Держу пари, он лопается от гордости.
– Что ж, есть от чего, – отрезала госпожа Альварес. – Что-то должно произойти, и в самое ближайшее время. Интересно, что скажет Алисия?
– Уж она-то найдёт что сказать.
– Конечно, Алисия не ангел. Но чутьё у неё есть, я вынуждена это признать. Она тебе всё разложит по полочкам, даже не выходя из дома.
– А зачем ей выходить, если у неё есть телефон? Мама, а может, нам всё-таки поставить телефон?
– Это большой расход, – нравоучительным тоном заметила госпожа Альварес. – Мы и так еле сводим концы с концами. Телефон на самом деле нужен только мужчинам, которые заправляют большими делами, и женщинам, которым есть что скрывать. Если бы, скажем, обстоятельства твои переменились или Жижи нашла бы свою дорогу в жизни, тогда я бы первая сказала: «Давайте поставим телефон». Но, к сожалению, пока нам это не грозит.
Она не удержалась от вздоха, натянула резиновые перчатки и бодро приступила к своим хозяйственным обязанностям. Благодаря её заботам их скромное жилище, понемногу старея, не приходило в упадок. От прошлой жизни у неё сохранились строгие правила женщины нестрогого поведения, и она внушала их своей дочери и внучке. Постельное бельё менялось каждые десять дней, а их служанка, она же прачка, рассказывала на всех перекрёстках, что потеряла счёт нижнему белью и кухонным полотенцам своих хозяек. В любую минуту Жижи могла получить приказ: «Покажи ноги», – ей надлежало сейчас же разуться, снять чулки и продемонстрировать свои ноги – чистые, с остриженными ногтями, а также сообщить, если появился хоть малейший намёк на мозоль.
Всю неделю после попытки самоубийства госпожи Экзельманс Лашай-младший вёл себя довольно непоследовательно. Он дал ночной бал в своём особняке, куда были приглашены все звёзды Национальной музыкальной академии, потом устроил ужин в ресторане «Пре-Кателан», который по этому случаю открылся на две недели раньше срока. Футит и Шокола выступили там с интермедией. Рита дель Эридо гарцевала на лошади между столиками в юбке-штанах, украшенных белыми кружевными оборками, чёрные волосы выбивались из-под белоснежной шляпки, страусовые перья касались безупречно красивого лица – весь Париж был введен в заблуждение и поверил, что она, не слезая с седла, взойдёт на сахарный трон Гастона Лашая. Но сутки спустя Париж понял свою ошибку. «Жиль Блаз» за неверные прогнозы чуть было не лишился субсидии, которую выплачивал ему Лашай. Специализированный еженедельник «Пари ан амур» пошёл по другому, но также ложному пути, напечатав статью под заголовком: «Молодая сказочно богатая американка не скрывает своей слабости к французскому сахару».
Однако когда госпожа Альварес читала газеты, её пышная грудь сотрясалась от смеха. Она располагала куда более надёжной информацией – лично от Гастона Лашая. который дважды за десять дней нашёл время отведать настоя ромашки и откинуться на спинку продавленного кресла со всей усталостью промышленника и со всем недовольством одинокого мужчины. Он даже принёс Жижи смешную нотную папку из русской кожи с ярко-красной защёлкой и двадцать коробок лакричных леденцов.
Госпожа Альварес получила печёночный паштет и шесть бутылок шампанского – щедрые, но не совсем бескорыстные дары: Гастон Лашай напросился на ужин.
Во время ужина Жильберта, захмелев, рассказывала сплетни, принесённые с курсов, а потом выиграла у Гастона в пикет его золотой автоматический карандаш. Гастона этот проигрыш ничуть не расстроил, напротив, он даже оживился и, смеясь, называл девочку своим лучшим другом. А госпожа Альварес переводила свои испанские глаза, меланхоличные и пытливые, с раскрасневшихся щёк и белых зубов Жижи на Лашая, который дёргал девочку за волосы и кричал: «Плутовка! Да ты же засунула четвёртого короля себе в рукав!»
Тем временем вернулась Андре из «Опера-Комик». Она взглянула на встрёпанную головку Жижи, которая скатилась на плечо Лашая, на слёзы смеха в её прекрасных синих глазах… Андре не нашлась что сказать, но согласилась выпить бокал шампанского, а потом ещё один бокал и ещё один. Но поскольку после третьего бокала она выразила желание спеть для Гастона арию колокольчиков из «Лакме», мать отвела её в постель.
На следующий день эту семейную вечеринку не вспоминал никто, кроме Жижи, которая то и дело восклицала: «В жизни так не веселилась, как вчера! А карандаш-то, он ведь из настоящего золота!» Её восторги были встречены странным молчанием или же: «Перестань, Жижи, всё это несерьёзно», – сказанным с рассеянным видом.
А потом Гастон Лашай исчез и две недели не подавал никаких признаков жизни; семье Альварес пришлось довольствоваться сообщениями газет.
– Ты видела, Андре? В светских новостях сообщают, что господин Гастон Лашай отбыл в Монте-Карло. «Мы не дерзаем проникнуть за завесу тайны, скрывающую отъезд Гастона Лашая, однако ясно, что его причиной являются сердечные дела». Чего они только не пишут!
– Бабушка, ты знаешь, на уроке танцев Лидия Поре говорила, что Лиана уехала тем же поездом, только в другом купе. Бабушка, ты думаешь, это правда?
Госпожа Альварес пожала плечами.
– Даже если это и правда, как об этом узнали эти Поре? С каких пор они общаются с господином Лашаем?
– Они и не общаются, но Лидия Поре слышала разговор в гримёрной её тёти в «Комеди-Франсез».
Госпожа Альварес переглянулась с дочерью.
– Ах, в гримёрной? Тогда всё ясно, – отрезала госпожа Альварес.
Несмотря на нелёгкий хлеб Андре, госпожа Альварес с большим презрением относилась к ремеслу артиста. Когда госпожа Эмильена д'Алансон дебютировала в роли дрессировщицы, когда госпожа де Пужи, робевшая на сцене, как невинная девушка, показалась в чёрном тюлевом, усеянном блёстками костюме Коломбины, госпожа Альварес сейчас же пригвоздила их к позорному столбу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16