Кстати сказать, он время от времени посылает нам сахар для варенья и для моего кюрасо, живность со своей фермы и разную мелочь для Жижи.
– Как видно, тебя это вполне удовлетворяет… Госпожа Альварес величественно вскинула голову.
– Вот именно, меня это вполне удовлетворяет. К тому же наше мнение вообще мало что здесь значит.
– Короче говоря, толку нам с его богатства никакого. Интересно, если мы окажемся на мели, придёт ли ему в голову нам помочь?
Госпожа Альварес приложила руку к сердцу.
– В этом я не сомневаюсь, – твёрдо сказала она. Потом подумала и добавила:
– Но я бы предпочла его об этом не просить. Андре взяла газету с фотографией бывшей любовницы.
– Вообще говоря, ничего особенного она из себя не представляет.
– Неправда, – возразила госпожа Альварес, – представляет. И доказательство тому – её репутация. Такая репутация и такие победы не могут быть делом случая. Ты рассуждаешь точь-в-точь как какая-нибудь белошвейка: «Вот будь у меня ожерелье в семь ниток, и я была бы хороша, как Пужи. И могла бы жить не хуже, чем она». На это я только плечами пожимаю. Там осталась ромашка, промой глаза.
– Спасибо, мама. Жижи была у тёти Алисии?
– Была, и ездила туда на автомобиле Гастона. Он сам ей предложил. Шестьдесят километров в час, ничего себе. Жижи была в восторге.
– Глупышка! Я всё думаю, что с ней дальше будет Она вполне способна кончить манекенщицей или продавщицей. Слишком она инфантильна. Я в её годы…
Госпожа Альварес взглянула на дочь с укором.
– По-моему, тут тебе хвастаться нечем. Если память мне не изменяет, в её годы ты послала к чёрту Меннесона, несмотря на его мукомольный завод, и сбежала с преподавателем сольфеджио.
Андре поцеловала мать в блестящий от брильянтина пробор.
– Мамочка, не ругай меня в столь поздний час, я так хочу спать… Спокойной ночи. Завтра у меня репетиция без четверти час. Я перекушу в городе. Не волнуйся обо мне.
Зевая, она прошла, не зажигая света, по маленькой спаленке, где спала её дочь. В полумраке она разглядела лишь копну волос и оборку её ночной рубашки.
Она закрылась в тесной туалетной комнате и, несмотря на поздний час, зажгла газ под маленьким чайничком. Среди прочих правил и обязанностей госпожа Альварес раз и навсегда вбила в голову своему потомству следующее: «В крайнем случае, например в дороге, ты можешь не вымыть на ночь лицо. Но позаботиться о том, что ниже пояса, обязана каждая уважающая себя женщина».
Госпожа Альварес ложилась последней и вставала первой, не допуская служанку к процедуре приготовления утреннего кофе. Она спала в столовой-гостиной на диване и в половине седьмого открывала дверь поочерёдно разносчику газет, молочнику с его ежедневным литром молока и служанке. В восемь часов её роскошные волосы уже были причёсаны на прямой пробор. Без десяти девять Жильберта, аккуратная на загляденье, отправлялась на занятия. В десять часов госпожа Альварес начинала «думать» об обеде, то есть надевала пальто, вешала на руку хозяйственную сумку и отправлялась на рынок.
В тот день, как обычно, она проследила за тем, чтобы Жильберта вовремя встала, поставила на стол чашку с горячим кофе и чашку с молоком и развернула газету в ожидании Жижи, которая вошла в столовую умытая, пахнущая лавандовой водой, но ещё немного заспанная.
– Жижи, зови мать, – крикнула ей бабушка. – Лиана д'Экзельманс пыталась покончить с собой.
– О-о-о! – встрепенулась девочка. – Она умерла?
– Конечно, нет. Она знает своё дело.
– А что, у неё был револьвер, бабушка? Госпожа Альварес взглянула на свою внучку с состраданием.
– Какой револьвер? Опиум, как всегда. «Доктор Морез и доктор Пельду, которые дежурят у изголовья красавицы-самоубийцы, пока не берут на себя смелость объявить, что жизнь их пациентки вне опасности, однако их прогнозы вселяют надежду». Зато я возьму на себя смелость утверждать, что если госпожа Экзельманс будет продолжать эти игры, она испортит себе желудок.
– Ведь в прошлый раз она кончала с собой из-за князя Георгиевича, да, бабушка?
– Что у тебя с головой, дорогая? Из-за графа Берту де Совтерр.
– Ах да, правда. А дядюшка, что он теперь будет делать?
– А вот это пока никто сказать не может, дитя моё. Но мы-то вскоре обо всём узнаем, даже если он откажется давать интервью. Упаси Боже давать интервью в таких случаях, особенно поначалу. Газеты всё равно всё пронюхают. Скажи консьержке, чтобы она купила для нас вечерние газеты. Ты сыта? Молоко выпила? А бутерброды? Не забудь надеть перчатки. По дороге нигде не задерживайся. Пойду будить твою маму. Ну и история!.. Андре, ты спишь? А! Ты встала? Андре, Лиана пыталась покончить с собой.
– Опять двадцать пять… – проворчала Андре. – Ни на что другое она, по-моему, просто не способна.
– Ты до сих пор не сняла бигуди, Андре?
– Ты что, хочешь, чтобы я пришла на репетицию растрёпанной? Спасибо!
Госпожа Альварес придирчиво оглядела дочь: нелепые бигуди в волосах, ноги в войлочных тапочках.
– Сразу видно, что ты отвыкла от мужского взгляда, дочь моя. Женщина не позволит себе в присутствии мужчины ходить в халате и в тапочках. Ну и история с этим самоубийством. Само собой, оно оказалось неудачным.
Бледные губы Андре скривились в презрительной улыбке.
– Опиум как средство для промывания желудка – это начинает надоедать.
– Да Бог с ней, главное тут – Лашай. С ним такое случается впервые. Дай-ка припомнить… Сначала была Жантиан, она выкрала у него какие-то документы, потом эта иностранка хотела женить его на себе силой… Но Лиана – первая, которая из-за него кончает с собой. В таких обстоятельствах мужчина, находящийся на виду, должен вести себя очень осмотрительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16