Когда это ему не удается и видя, что его настигает Аталик (Пятнистый), он изо всех сил старается проглотить добычу целиком, судорожно извиваясь, подобно тому как это делает удав.
Беготня продолжается в лагере и по скалам. Тиоралак бежит впереди всех то по кругу, то спиралью, то по восьмерке, то зигзагами. На одном из поворотов его обгоняет Инеро, опрокидывает толчком и вырывает добычу, становясь в свою очередь объектом преследования: вся свора, воя, гонится за ним по пятам. Обиженный Тиоралак, поджав хвост и визжа, подползает ко мне. Я собираюсь его утешить, как вдруг он одним прыжком выскакивает из-за скалы, хватает кость, оспариваемую собаками, и молниеносно улепетывает.
Кранорсуак кидается вдогонку, но, поскользнувшись, падает. Ангинек пользуется случаем, чтобы наброситься на него и задать трепку. Ангинек — скверный пес; я не люблю его манеру пользоваться своей силой, чтобы притеснять более слабых. Кидаюсь к дерущимся собакам, которые, рыча и воя, катаются по камням. Освобожденный Кранорсуак присоединяется к погоне за костью, а я хватаю Ангинека, зажимаю его голову между колен и колочу по морде рукояткой бича: он давно заслужил эту взбучку. Он мотает головой из стороны в сторону, пытаясь избежать ударов, и один из них попадает на мое правое колено… Наказав Ангинека, отпускаю его, и он тотчас же спешит на поле битвы, а я, прихрамывая, возвращаюсь в палатку.
Перед входным лазом нахожу Вапс, спокойно обгладывающую позвонки — предмет раздора, между тем как остальные псы исчезли из поля моего зрения, но я слышу, как они дерутся, сами не зная из-за чего…
Этот рефлекс добычи пищи у эскимосских собак, более эгоцентричный и ярче выраженный, чем у волков, объясняется, по-моему, тем, что у них отсутствует семейный инстинкт, который у волков, наоборот, сильно развит. Эскимосская собака не убивает своих сородичей лишь для того, чтобы убить, но все же это случается. (Если побежденный противник сдается, эскимосская собака принимает его сдачу.)
Вечером после первой поездки на нартах с Тимертсит и Экриди мне показалось, что один из псов, Ангинек, черный с белым воротничком, заболел. Хвост у него был поджат, шерсть влажная и свалявшаяся. Такое с ним бывало и раньше. Я освободил его и дал свежего мяса, которое он проглотил без всякого аппетита.
Ночью двум собакам моего друга-эскимоса Кристиана удалось сорваться с привязи. Волоча за собой цепочки, они набросились на несчастного ослабевшего Ангинека и буквально растерзали его. Утром я нашел его за хижиной, в крови, окоченевшего. Брюхо, бока, горло были одной сплошной раной.
Через несколько недель, в начале января, произошел аналогичный случай. Одна из моих собак, Цингарнак, уже несколько дней болела. Я взял ее у эскимосов во время одной поездки. Крупный и поджарый пес с длинными тонкими лапами, он и ростом, и рыжей мастью резко отличался от остальных псов своры, небольших и белых. Выяснилось, что он был в упряжке Линдсея, когда тот в 1934 году пересек ледяной купол Гренландии. Цингарнака отдали одному эскимосу, и я без труда выменял его на цветные бусы, ибо он пользовался плохой репутацией из-за трусости и драчливости. Он был ужасающе худ, шерсть слиплась от сала. Встретившись со своими бывшими товарищами, входившими в мою упряжку, Цингарнак страшно обрадовался и тотчас же изъявил полную покорность ее вожаку Укиоку, который сразу его узнал. За несколько недель, сытый, ухоженный, обласканный, Цингарнак преобразился: шерсть стала шелковистой, позвонки уже не выпирали, словно зубья пилы. Он хорошо тянул нарты, хвост держал торчком. Я был доволен, что спас его, вдохнув в него жизнь; мы полюбили друг друга.
Этим утром он лежал неподвижно, как будто спал. Тиоралак и Невиарток, когда я их отвязал, чтобы запрячь в нарты, подбежали к нему и долго обнюхивали, решив, что он издох. Заметив, что Цингарнак жив, они вцепились в него: один — в горло, другой — в брюхо и стали разбирать, как тряпку. Между тем они были однокашниками, а Невиарток отличался некоторым благородством: он, как вожак, зализывал раны, нанесенные противнику, которого одолел.
Мне стоило большого труда разнять их, и я попросил своих спутников-эскимосов пристрелить Цингарнака, чтобы сократить его страдания. Но прежде чем это было сделано, обнаружилось, что он уже мертв.
В тот же день погибла одна из молодых собак эскимоса Микиди, по кличке Паро (Сажа). Хоть она была моложе Тимертсит, но тянула нарты так же усердно, как старые псы. Она тоже болела уже несколько дней и ежеминутно ложилась. Вероятно, проглотила что-нибудь несъедобное. Мы нашли ее утром, выйдя из хижины, задохшейся под четырьмя или пятью собаками, которые лежали на ней, сбившись в кучу: она служила им теплой подстилкой на снегу…
5. Скотти Аллен, чемпион

Скотти и Джек Лондон
Когда в годы войны я жил в Номе, на Аляске, и бывал по вечерам в салуне «Северный полюс», где собирались старожилы, мы говорили вовсе не о войне, не о японцах, захвативших Атту, крайний из Алеутских островов.
Болтовня этих ветеранов за кружкой пива или стаканом виски влекла меня как магнит. Они были поразительно похожи на всяких других ветеранов и говорили о добром старом времени, начиная с золотой лихорадки конца прошлого века с последовавшим за нею процветанием Нома и кончая войной 1914—1918 годов.
Это были рассказы о баснословных богатствах, приобретенных за один сезон и проигранных за одну ночь; о беспощадной борьбе за то, чтобы получить (т. е. отобрать у законных владельцев) самые богатые участки; о поразительных гонках на собачьих нартах, когда ставками иногда бывали тяжелые мешочки с золотым песком…
Два имени, ставшие легендой, особенно часто упоминались «стариками», когда я наводил разговор на собак и нарты, — имена двух людей, гремевшие на собачьих гонках, до сих пор ежегодно устраиваемых на Аляске, двух людей, с которыми доныне никто не мог сравниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56