Четвертую упряжку мы приобрели у одного датчанина. Во главе ее были Габель (по-эскимосски Габиди) и самка Альтеранги (безыменная).
Кнуд и я выехали первыми на нескольких нартах с каюрами, чтобы произвести рекогносцировку, разметить вешками путь к подступам Индландзиса через прибрежные ледники и забросить тысячу двести килограммов снаряжения в склад по ту сторону зоны трещин.
Нашего возвращения из этой рекогносцировочной экспедиции ожидало на пристани Якобсхавна немало женщин и детей, несколько мужчин и множество собак. Последние, совсем как встречающие на вокзале, вытягивали шеи, чтобы лучше видеть; все морды были повернуты к нашему судну «Норлюс» («Северное сияние»).
Арнатак, которую мы не взяли с собой, тоже вертелась на пристани в ожидании своих. Когда они сошли на берег, она повела себя совершенно неприлично: подбегала поочередно ко всем псам, задрав хвост, виляя задом, навострив уши, в сильном возбуждении. Выражение ее морды не оставляло никаких сомнений ни в ее намерениях и желаниях, ни в том, что она испытывает радость. Но, как истая самка, лишь только тот или иной пес делал вид, что собирается ответить на ее недвусмысленные заигрывания, она тотчас же оскаливалась, поджимала хвост, опускала уши и огрызалась на бедного поклонника, отбегавшего в полном замешательстве.
Позже, во время зимовки, последовавшей за нашим переходом через Гренландию, когда я в течение года жил как эскимос с двадцатью пятью эскимосами в семье, где я был как приемный сын, именно Арнатак вызывала стычки между моими собаками и собаками моих соседей. Когда она видела, что чужие собаки приближаются к границам территории, облюбованной моей упряжкой, она кидалась им навстречу как фурия, визжа и рыча, призывая псов на выручку и подстрекая к потасовке. Но при этом она никогда не забывала оглянуться, чтобы убедиться, следуют ли они за нею, и останавливалась на безопасном расстоянии от места, где должна была начаться драка. Когда стычка завязывалась, Арнатак с удовольствием смотрела на результат своих стараний, а иногда равнодушно удалялась.
На все время подготовительной поездки, т. е. рекогносцировки и заброски снаряжения на склад, мы с Кнудом наняли пожилого эскимоса по имени Тобиас. Он в течение последних десятилетий не раз участвовал в поездках такого рода, и мы знали о нем по отчетам экспедиций, прочитанным нами перед отъездом. На вид Тобиас был довольно стар и хотя еще уверенно держался на кривых ногах, но уже не мог бежать за нартами и выделывать акробатические трюки, необходимые для управления ими. Однако его знания и авторитет по части всего, что касалось экспедиций, были неоспоримы.
Тобиас настаивал на том, чтобы перед отъездом «обломать собакам зубы». Я понятия не имел, что это такое. Он объяснил мне (я это уже знал по прошлогоднему опыту), что собаки, будучи голодны, пожирают все, в том числе ременные постромки и вожжи, из сыромятной кожи. Мы не могли идти на такой риск при столь долгом и опасном рейде, какой собирались предпринять. Нужно было все предусмотреть, и для того, чтобы собаки не могли навредить, требовалось «обломать им зубы». Я в ужасе отказался, но Тобиас настаивал и попытался обрисовать, в каком положении мы очутимся, если останемся в дороге без упряжи и постромок. Взять с собой запасные было невозможно: груз наших нарт и так значительно превосходил допустимый. Считается, что ездовая собака в таких условиях, в каких мы должны были очутиться, может тащить груз, равный ее собственному весу. Хотя у нас не было никакого излишнего груза (даже теперь самолеты перевозят нашу главную мясную пищу — пеммикан в мешках, чтобы сэкономить на весе ящиков, в которых его поставляет фабрика), но груз, приходившийся на каждую нашу собаку, не считая веса нарт, был равен 47,5 килограмма, гораздо больше среднего веса собак.
Посоветовавшись с нашими друзьями — местными датчанами, я скрепя сердце согласился. Впрочем, я добился, чтобы Тобиас произвел эту операцию лишь на собаках, внушавших наибольшие подозрения. Расспросив бывших владельцев упряжек, я составил список, сведенный к минимуму.
Список возглавляли Арнатак и Инато. У них была наихудшая репутация: даже будучи сытыми, они постоянно грызли и глодали все, что попадалось: щепки, резиновые сапоги, жевали даже бумагу…
Закон Арктики
Собственно переход продолжался сорок пять дней. Лишь пять дней из полутора месяцев стояла хорошая погода, а сорок — плохая или очень плохая: метели, пурга, ветер свыше пятидесяти километров в час или молочный туман, когда все бело, когда небо и землю не отличить друг от друга, границы между ними нет. Мир, непривычный для людей, где масштабы утрачены, где спичечный коробок, лежащий в десяти метрах, путаешь с нартами, находящимися за километр от тебя; где, не имея ориентиров, падаешь навзничь, если, наклонившись, выпрямляешься слишком быстро.
Температура не опускалась ниже минус 30°С, и нашим главным врагом был не холод, а ветер, метель, глубокий снег (в нем мы увязали по колено, как мухи в патоке), а когда спустились на восточный берег — каша из талого снега, из которой мы не могли вытащить ноги, словно их удерживали чьи-то гигантские руки, но в особенности усталость и голод.
Усталость за время дневного перехода добирается до кишок, до горла, доводит до изнеможения, подавляет все мысли, ломит поясницу, накатывает волнами от лодыжек к голове. Колени дрожат, в желудке — спазмы, в груди давит, ломит плечи и шею. Но когда дневной переход закончен, до отдыха еще далеко. Нужно, борясь со снегом, ветром и льдом, развязать твердые, как железо, веревки, которыми груз крепится к нартам;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56