Оба мы обрадовались встрече, вспомнили прошлое, он пригласил меня к себе на квартиру, и мы выпили по стопочке. Я стал работать помощником прораба.
Потянулись дни и недели. Ежедневно вышагивали мы свои километры на работу и обратно. Прораб и его жена относились ко мне с большим вниманием, двери их квартиры были для меня всегда открыты. С теплым чувством вспоминаю я этих людей.
Как-то, возвращаясь с работы, я увидел стоявшего возле проходной человека с чемоданом, это был... Ефим Маркович, мой тесть! О том, что я в Сталинграде и в каком именно лагере, он узнал в Щербинке, но как он сумел получить командировку или какой-то иной документ, без которого в те годы передвигаться по стране, а уже тем более вернуться в Москву было невозможно?
Командир нашего конвоя помог мне получить разрешение выйти на весь вечер из лагеря в сопровождении расконвоированного сержанта, оставшегося работать в системе СМЕРШа. Втроем мы дошли до квартиры моего прораба, вместе поужинали, Ефим Маркович остался там ночевать, а мы с сержантом вернулись в лагерь.
На следующий день было воскресенье, мы не работали. Я снова получил разрешение выйти из лагеря и с тем же сержантом дошел до квартиры прораба. Он оставил меня там, сказав, чтобы я вечером возвратился в лагерь один, караул в проходной будет предупрежден. Я провел с Ефимом Марковичем весь тот день. При прощании он передал мне кучу продуктов и довольно крупную сумму.
Встречи с близкими успокоили меня. Сознание, что дорогие мне люди живы и благополучны, принесло душевную устойчивость. Вместе с тем сильнее стала тяготить неясность моего положения. Не коснулась ли меня и всех "африканцев" та длительная "выдержка", применяемая СМЕРШем, о которой я писал выше?
Сейчас события того времени видятся издалека и понять их легче. Думаю, нас держали в лагере не потому, что все же надеялись на появление каких-либо улик. Скорее всего в основе позиции СМЕРШа лежало недоверие к каждому пришельцу из-за рубежа, которое стало органической частью советского образа мышления.
Подошел декабрь 1944 года. Зима вступала в свои права, и всем лагерникам стали выдавать зимнюю одежду - ватники, валенки, шапки-ушанки, но нас это не коснулось - "африканцы" продолжали ходить в своей легкой английской форме. Мы увидели в этом добрый знак: СМЕРШ не собирается продержать нас зиму в лагере. Об этом думалось, об этом велись разговоры.
У меня еще раньше появился знакомый из другой роты, интеллигентный молодой человек, мы прониклись доверием друг к другу. Его дядя, брат отца, генерал, занимал какую-то должность в Сталинградском гарнизоне. Они регулярно виделись. Дело этого молодого человека тоже было давно закончено, но его, как и нас, "выдерживали". Генерал обращался к начальнику лагеря с просьбой ускорить освобождение племянника, но ничего не добился кроме того, что племяннику как-то разрешили два дня побыть у дядюшки дома.
И вот однажды в конце месяца мой знакомый говорит мне, что его дядя прослышал о предстоящем освобождении определенного контингента лагерников и что это связано с передовицей в газете "Правда", которая в те времена, как известно, отражала позицию высоких партийных инстанций. Суть передовицы: людям, которые вернулись в Советский Союз и которые могут принести пользу стране, следует такую возможность предоставить.
Новый год мы встречали с надеждой.
В самом начале января меня неожиданно вызвали в отдел лагерной администрации. Начальник этого отдела принял меня любезно: "В ближайшие дни вы будете демобилизованы, выпущены из лагеря и направлены на работу по трудовой мобилизации. Есть три варианта. Во-первых: предлагаю вам работу в нашем отделе. Хорошая зарплата, вполне приличные жилищные условия. Во-вторых, вас можно направить в Москву, в конвойный полк Министерства внутренних дел, в-третьих, направить в трест "Сталинградтракторстрой", от которого, кстати, есть на вас заявка. Подумайте и приходите завтра с ответом".
Поездка в Москву очень соблазняла меня, и первым моим порывом было выбрать именно этот вариант. Но, подумав, я понял, что идти в конвойный полк, то есть по существу остаться в той же лагерной атмосфере, хотя и в другой роли, для меня невозможно. По той же причине я отверг и работу в лагерной администрации. На другой день я сообщил начальнику отдела о своем решении. "Жаль, я хотел бы, чтобы вы работали у нас", - сказал он.
События разворачивались стремительно. После Нового года мы уже не работали, наши места на стройплощадке заняли другие люди, и это было лишним доказательством того, что приближаются перемены. И перемены наступили. Командир нашей роты зашел к нам и объявил: "В девять вечера слушайте местное радио, будет важное сообщение!" Было пятое или шестое января.
И вот включен репродуктор. Диктор заговорил: "Сейчас я назову фамилии тех, кого завтра выпускают из лагеря. Все они демобилизуются из армии и направляются на работу по трудовой мобилизации в трест "Сталинградтракторстрой". Далее прозвучало восемь-десять фамилий, но моей среди них не было. То же самое во второй день и в третий. На четвертый день я наконец услышал свою фамилию.
10 января 1945 года я вышел из ворот лагеря. Было морозное солнечное утро. Одиннадцать месяцев пробыл я в лагерях СМЕРШа, и теперь этот сложный и непредсказуемый путь позади. Я на свободе!
Утром я был вызван к начальнику Управления производственными предприятиями (УПП) треста Агаркову. Он показал приказ директора треста о моем назначении заместителем начальника УПП по общим вопросам - кадры, материальное снабжение, еще кое-что. "О работе поговорим завтра, - сказал Агарков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33