"Я предлагаю вам вступить в наш иностранный легион, зачем возвращаться в Советский Союз, вас там ничего хорошего не ждет, тогда как у нас вы будете чувствовать себя прекрасно". Я ответил отказом и, несмотря на долгие уговоры, согласия не дал. Офицер был явно раздосадован.
Мне дали направление в военную гостиницу и выпустили в город. Я прожил в этой гостинице дня два или три. Каждый день я справлялся у дежурного офицера, когда меня передадут в советское посольство, но ответа не получал. Я познакомился с еще одним русским. Его звали Василий - высокий крепкий парень лет тридцати, ленинградец, по профессии шофер, тоже бежавший из немецкого плена и тоже побывавший на Корсике. Он сказал, что находится здесь уже две недели, живется тут неплохо и нет смысла так уж спешить с переходом в наше посольство.
Дни шли, и я уже стал тревожиться - не есть ли это форма давления на меня, чтобы вынудить согласиться на вступление в иностранный легион. Добился приема у местного начальника и потребовал, чтобы меня незамедлительно передали в посольство СССР. На другой день меня посадили в машину, рядом сидел Василий, впереди - французский офицер. Мы подъехали к роскошного вида отелю, поднялись на второй этаж. Возле одного из номеров офицер предложил нам подождать и, постучавшись, вошел. Я был в некотором волнении: предстояла первая встреча с представителем советской власти, как нас примут? Минут через пятнадцать дверь отворилась, и человек в штатском на русском языке пригласил нас войти, предложил сесть и принялся расспрашивать. Тут же сидел сопровождавший нас француз, больше в комнате никого не было. Мы с Василием ответили на вопросы: фамилия, имя, местожительство в Советском Союзе, когда попали в плен и некоторые другие. "Да, это наши люди", - по-французски сказал офицеру спрашивавший нас человек и расписался в ведомости, которую тот ему протянул. Офицер попрощался с ним и, не удостоив нас даже кивка, вышел.
"Ну, теперь здравствуйте, - обратился к нам хозяин номера и пожал каждому руку. - Я первый советник посольства СССР, Аваев Иван Иванович".
Это был высокий, статный, элегантно одетый человек лет сорока пяти. Советским правительством он был уполномочен собирать советских военнопленных, освободившихся из немецкого плена, и направлять их на родину.
Иван Иванович Аваев остался в моей памяти человеком высоких душевных качеств. Он проявил ко всем нам предельную доброжелательность и трогательное внимание. После возвращения в Москву в 1946 году у меня была мысль найти его, чтобы выразить ему свою признательность и глубокое уважение. Но, подумав, я с горечью отказался от этого намерения: на мне в то время было клеймо подозрительного человека и это могло ему повредить. В первом же разговоре выяснилось, что оба мы москвичи, живем в одном районе Замоскворечье, оба принадлежим к одному социальному слою - интеллигенции. Он сразу отнесся ко мне с доверием.
Иван Иванович отвез нас на машине в транзитный лагерь, по дороге сказал, что назначает меня старшим по лагерю. Так, я стал "начальником". Следил за соблюдением порядка, вел учет проживающих в лагере, принимал вновь прибывших.
Аваев регулярно приезжал в лагерь, обходил бараки, беседовал с людьми. В один из своих приездов он предупредил меня, что на следующий день в лагерь прибывает новый контингент - бывшие бойцы интернациональных бригад, сражавшихся в Испании на стороне республиканцев. После победы Франко они отступили на территорию Франции, были интернированы и содержались на юге страны. После оккупации немцами Франции и ее североафриканских колоний (Алжир, Марокко) правительство Петэна сослало интербригадовцев в лагеря, расположенные в оазисах северной части Сахары. Изгнание немцев из Африки не изменило положения: союзное командование еще долго продолжало держать "интернационалистов" в лагерях Сахары, несмотря на их настойчивые просьбы дать возможность сражаться против немцев в составе союзных войск. В конце концов их вывезли из пустыни, но оружия не дали, а использовали для обслуживания военных складов в тылу действующей армии. Это имело политическую подоплеку: бойцы интернациональных бригад были убежденными коммунистами, союзное командование относилось к ним с недоверием, даже с неприязнью и не хотело видеть их в составе своих боевых частей. Советское правительство заявило, что разрешает интербригадовцам въезд в Советский Союз и договорилось с правительством Англии и США об отправке желающих.
В группе, которую я принял, было около сорока человек - немцы, венгры, поляки, чехи, прибалты и даже один француз. Немцев было больше всего человек пятнадцать. Большинство прибывших имели офицерское звание. Почти все в той или иной степени говорили по-русски. Я подружился с одним из них. Это был врач, еврей из Риги, он владел немецким и французским и по моей просьбе перевел на русский мою боевую характеристику.
Вскоре число проживающих в лагере приблизилось к сотне. "Готовьтесь к отъезду", - предупредил меня Аваев и предложил разбить весь состав на взводы и образовать роту. "Командиром роты будете вы, - добавил он. - Я представлю вас как старшего лейтенанта". - "Но я ведь только сержант", заметил я. "Сделать так необходимо, почти все интербригадовцы имеют офицерские звания, неудобно, чтобы ими командовал сержант", - возразил он. Аваев сказал мне также, что поскольку дипкурьеров в посольстве нет, мне будет доверена доставка в Тегеран дипломатической почты. "Для этой цели нужен еще один человек", - добавил он. И по моей рекомендации такой человек был выделен. Назову его Андреем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33