Богатырев сесть воздержался. Пятницкий кивнул на его погоны, спросил:
- Что так?
Теперь Богатырев смотрел на Пятницкого сверху, смотрел внимательно, думал. Все логично. Ни по фамилии не назвал, ни по званию. "Что так?" - и все. Даже не спросил, почему и как здесь оказался. Может, Пятницкому все известно и нет надобности спрашивать?.. Почему же нет надобности? Он ведь спросил: "Что так?" Ответь на это, тогда ясно будет - почему и как ты здесь оказался. Но надо ли с этого начинать? Больно уж исповедью станет попахивать...
Смотрел, не отвечал Богатырев.
Возмужал парень, обдуло войной, обсушило. Раньше скуластость не так замечалась. Взгляд не ломается, твердый...
Что на дивизион поставили - не диво, проекция еще в учебном полку угадывалась. Кому-то такое - даль безбрежная, ему - совсем не даль. Даже та встряска не сбила с пути - на две ступеньки вверх за короткое время... У тебя тоже ступеньки, только в другую сторону, аж подковки сбренчали. Закономерно, Спартак Аркадьевич, закономерно... но как же ответить Пятницкому? Не исповедоваться же на самом деле. Но и молчать дальше в твоем положении совсем негодно...
На вопрос "Что так?" постарался ответить понятно и как можно короче:
- Развал. Подготовка запасников - из рук вон. Инспекция как снег на голову...
Не оправдывается, обид не высказывает, думает Пятницкий, уже хорошо. Все же не удержался, спросил жестко:
- Сенокос вам тоже припомнили?
Вот оно что!.. Не забываешь, меня виноватым видишь? А думал ли ты над тем, Пятницкий, что я не мог иначе? Может, себя надо было подставить, прикрыть тебя, взводного? Кому это нужно? Учебной дивизии? Для нее Пятницкий - дешевле и безболезненней. Это и наверху понимали.
Богатырев сухо вытолкнул фразу:
- За то мне выговор по партийной линии, а за это...- дернул плечом, обращая внимание на погон,- а за это - вот...
Выговор... Пятницкий сдавил зубы, посмотрел исподлобья. Вам выговор, а меня из комсомола поперли, военному трибуналу предали. Помню вашу речь зажигательную: "Пусть каждый извлечет урок". А в чем он, урок, так и не понял никто. Вы сами-то поняли, товарищ Богатырев? Почему не извлекли? Теперь вот сюда, мне в подчинение. Не терзает вас? Считали, что человек пень придорожный, можно и скоблянуть походя тележной осью, ободрать до сердцевины? Может, и сейчас так считаете? Выкиньте мысли о подлой вседозволенности. Не позволю, Богатырев, ни одной душе не позволю! Опасно такое, можно и ось обломать. Вон, обломали вроде...
Возбужденный этими мыслями, Пятницкий потер рукой лоб, прислонился к опорному шесту палатки, глухо, с нажимом спросил:
- Слишком строго с вами? Так считаете? Я другого мнения, Спартак Аркадьевич. Если учесть кое-какие мерзости личного плана, то...
Не возразил, не возмутился Богатырев, промолчал, только чуть дернул носом да кровь ко лбу и вискам прихлынула.
Пятницкий пожевал губы, охладил назревающий гнев, твердо, ребром прижал ладонь к столешнице:
- Точка на этом, Спартак Аркадьевич! - Все же, вглядываясь в лицо Богатырева, спросил вызывающе: - Со мной будете работать или?.. Нет-нет, я не настаиваю, просто до конца хочу ясного. Так как?
Богатырев, чтобы не походить на вытянувшегося в строевой стойке солдата, все время искал отвлекающее занятие: переложил бумаги на столе, даже прошелся взад-вперед. При вопросе "Так как?" стал через голову снимать ремешок планшетки. Повесил на гвоздь - под фуражку Пятницкого, ответил замедленно:
- Переиначивать поздно. И не вижу особой надобности.
Смиряясь, Пятницкий сказал:
- Мне тоже так кажется.
Пора бы о деле поговорить, времени в обрез, но встреча с Богатыревым воскресила из прошлого не только плохое.
...Прогретая под солнцем пыльная дорога по берегу Клязьмы... Упор, идущий в ровном и твердом галопе... Неухоженные избы деревни... Колодезный журавль... Прощание с Настенькой...
Вглядываясь в картины недавнего, занятый думами, долго молчал. Очнулся от неловкости затянувшейся паузы и непредвиденно для себя спросил:
- Упор-то жив? - Оттого, что Богатырев все еще стоит, не садится, неловкость усилилась. Раздражаясь на себя, резко сказал: - Да вы что стоите? Садитесь.
Богатырев сел, встретился с ожидающим сердитым взглядом Пятницкого, ответил спокойно, во всяком случае, внешне спокойно:
- В пехоту коней передали. Машины теперь.
О том, что живо. Послесловие Юрия Мешкова.
Наша литература уже имеет богатую традицию художественного освоения темы Великой Отечественной войны. И каждое произведение встречается и прочитывается с особым вниманием. Потому что тема эта неисчерпаема. Уверен: останется, что сказать и писателям будущего. Может быть, в чем-то они будут раскованней и даже объективно глубже тех, кто не отделяет события войны от событий своей жизни, от личной памяти, от обжигающих невыдуманными деталями конкретной судьбы, конкретного боя.
Книги писателей-фронтовиков о войне изначально достоверны как свидетельства очевидцев. Они написаны на материале, за которым названия реальных воинских частей, имена реальных героев, места, реально обозначенные на географической карте. Это чувство фактической достоверности, подлинности описанных событий остается по прочтении повестей свердловского писателя Анатолия Трофимова "Угловая палата" и "Лейтенант Пятницкий". В их основе - память писателя-фронтовика, прошедшего тот же путь, что и его герои.
Анатолий Иванович Трофимов родился 20 декабря 1924 года в многодетной крестьянской семье в селе Киселево Тюменской области. В раннем детстве переехал в Свердловск, после школы работал прокатчиком на Верх-Исетском металлургическом заводе. В августе 1942 года, когда ему шел только восемнадцатый год, был направлен в военное артиллерийское училище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69