А три месяца спустя начались летные испытания второй машины, во многом превосходившей по своим данным первую за счет удачного подбора двигателей М-100 конструкции В. Я. Климова. В начале 1936 года серийные СБ с двигателем М-100 стали поступать на вооружение частей. Прошло немного времени, и наша промышленность стала ежедневно выпускать до тринадцати бомбардировщиков такого типа.
В 147-ю бригаду непрерывно прибывали новые самолеты. Летчики эскадрильи Н. Ф. Науменко уже освоили машину, другие продолжали изучать материальную часть. Тренировались производить взлет и посадку, пилотировали в зоне.
Весной бригада начала готовиться к первомайскому параду и впоследствии получила хорошую оценку. Командовать 147-й бригадой мне пришлось недолго. Вскоре меня вызвали на заседание Военного совета округа и предложили вступить в обязанности командира 4-го тяжелобомбардировочного корпуса.
Сдав бригаду полковнику М. И. Котельникову, я выехал в Новгород.
Корпус состоял из трех бригад, которыми командовали полковники И. И. Кузнецов, Р. М. Ярыткин и П. Е. Моисеев.
В августе 1937 года состоялись большие летно-тактические учения. Корпус должен был осуществить "налет" на Ленинград. Перед истребителями и зенитчиками стояла задача отразить нападение с воздуха.
Было принято такое решение: первая бригада наносит удар по цели с запада, вторая - с востока, две эскадрильи третьей бригады осуществляют упреждающий налет с юга, отвлекая на себя истребителей прикрытия.
Разработанный план "налета" удалось осуществить.
На разборе учений командующий ВВС округа С. И. Тестов отметил, что бомбардировочный корпус с поставленной задачей справился успешно.
Осенью того же года под руководством командующего войсками Ленинградского округа командарма П. Е, Дыбенко были проведены окружные учения. 4-й корпус привлекался для выброски воздушного десанта, поэтому мне предоставили довольно скромную роль - посредника без определенных функциональных обязанностей.
Наши ТБ-3 с парашютистами комбрига А. С. Зайцева сосредоточились под Ленинградом. Погода неожиданно испортилась. Я доложил комдиву Тестову по аппарату СТ, что ветер достигает десяти - двенадцати метров в секунду. Если такие же метеоусловия и в районе учений, то парашютный десант надо заменить посадочным.
Однако моему сигналу не придали должного значения, и вылет состоялся.
Через несколько часов самолеты, выбросив десантников, вернулись. Экипажи доложили, что парашютисты не смогли приземлиться компактно, их разбросало на большой территории.
Ночью начальник штаба ВВС полковник А. В. Маковский приказал отправить самолетом в район учений ленинградских хирургов.
- Дело серьезное, - сказал комиссар корпуса П. С. Степанов. - Из-за чьего-то безответственного решения о выброске десанта люди получают увечья...
На следующий день к нам прилетели заместитель начальника политуправления округа корпусной комиссар Корпачев и начальник особого отдела Агеев.
- Какие вы приняли меры, чтобы отменить высадку десанта? - спросили они меня.
- Я предупреждал Тестова, что метеоусловия для выброски десанта неблагоприятны.
- Чем можете подтвердить? Где документ?
Я отправился на узел связи и принес телеграфный текст переговоров.
Для расследования происшествия была назначена правительственная комиссия, однако меня и Степанова больше ни о чем не спрашивали.
Осенью 1938 года меня вызвали в Ленинград, в отдел кадров ВВС.
- Хотим предложить вам должность начальника района авиационного базирования.
- Где?
- В Новгороде.
- Поеду куда угодно, только не в Новгород, - ответил я.
- Тогда в Мурманск.
- Согласен. Черт с ним, с моим радикулитом!..
Поезд несется среди гранитных скал, и в темноте, на фоне снегов, еще не видны, а лишь угадываются зубчатые очертания леса. За вагонным окном все нет и нет долгожданного рассвета, лишь всполохи северного сияния озаряют небо. Экспресс несется сквозь полярную ночь, в Мурманск, к месту моей новой службы.
Глядя на еще не совсем обжитый северный край, на застывшую в морозном убранстве землю, я вспомнил знаменитые лермонтовские стихи: "На севере диком стоит одиноко..." Нет, теперь уже здесь не то, совсем не то. Лет пять назад на Кольский полуостров приезжал Сергей Миронович. С той поры сильно изменился суровый северный край. Чуть-чуть в стороне от железной дороги построен большой город. Он получил имя Кировск.
Сосед по купе, ленинградский геолог, с увлечением рассказывает о несметных богатствах, таящихся в недрах Хибинских гор:
- Здесь, на Кольском полуострове, мои коллеги в начале тридцатых годов нашли большие залежи апатита - ценного минерала, пригодного для выработки удобрений. Горы, где обнаружены запасы этого минерала, местные жители называли Хибинами, а тундру вокруг них - Мончетундрой. Теперь там многое понастроено... Впрочем, приедем - сами убедитесь! Так вот, когда наш Мироныч побывал здесь, было принято решение построить большой комбинат. После нашего брата-геолога сюда столько народу понаехало, что здешних мест не узнать!
Геолог так живо рассказывал об интересных делах зачинателей, что предстоящая работа показалась мне не такой уж трудной, как еще несколько часов назад рисовало воображение.
Наша задача состояла в том, чтобы изучить Кольский полуостров и примыкающие к нему районы Карелии в авиационном отношении, подыскать площадки, пригодные для строительства аэродромов. Маленький деревянный домик на окраине Мурманска стал нашим штабом. Мы занимали две небольшие комнаты, а в двух других располагались сотрудники ленинградского отделения Академии наук СССР, изучавшие климатические условия Кольского полуострова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133