Но надо ответить на их вопросы как можно быстрее.
— Я и ответил.
— А ты ничего не заметил, что могло бы им помочь?
— Что я должен был заметить?
Олауссон коротко рассмеялся:
— Мне откуда знать?
— А мне?
Стефан понял, что Олауссон ему верит. Он соврал так легко и ловко, что сам себе удивился. Он подумал, что самое время перевести разговор.
— Надеюсь, воры ничего особо ценного не взяли.
Олауссон вновь взял один из факсов.
— Они утверждают, что воры вообще ничего не взяли. И это довольно странно, если учесть, что Веттерстед утверждает, что в квартире много дорогих вещей, прежде всего предметов искусства.
— Наркоманы плохо разбираются в ценах на живопись. Откуда им знать, какие именно полотна пользуются спросом у скупщиков краденого и коллекционеров.
Олауссон продолжал читать факс.
— Там были кое-какие драгоценности и даже наличные. Нормальные воры обычно интересуются такими вещами. Но все на месте.
— Может быть, их кто-то спугнул?
— Если их было несколько. Но все указывает на то, что это был один человек, причем профессионал. Не случайный взломщик-любитель.
Олауссон откинулся на стуле:
— Я звоню в Кальмар и говорю, что расспросил тебя. Скажу, что ты не заметил ничего такого, что могло бы им помочь.
— У меня, понятно, нет доказательств, что ночью меня уже не было в городе.
— А почему ты должен что-то доказывать?
Олауссон поднялся и немного приоткрыл окно. Стефан только сейчас заметил, что в комнате довольно душно.
— Во всем здании духота, — пожаловался Олауссон. — Что-то с вентиляцией. Аллергики маются. В предварилке у всех болит голова. Но никто ничего не делает — как всегда, нет денег.
Он снова сел. Стефан заметил, что Олауссон поправился — живот выпирал над брючным ремнем.
— Я никогда не был в Кальмаре, — сказал Олауссон. — И на Эланде не был. Говорят, там очень красиво.
— Если бы ты мне не позвонил, я бы нашел тебя сам. Я же не просто так искал Веттерстеда. Это имеет отношение к делу Герберта Молина.
— Каким образом?
— Герберт Молин был убежденным нацистом.
Олауссон смотрел на него с удивлением:
— Нацистом?
— В молодости, еще до того, как поступить в полицию, он пошел добровольцем воевать за Гитлера. Воевал до самого конца войны. И тогда и позже он никогда не изменял своим взглядам. Веттерстед знал его в молодости, и они поддерживали контакты до самого конца. Должен сказать, что Веттерстед — крайне неприятный тип.
— И ты поехал в Кальмар, чтобы поговорить с ним о Герберте?
— А это запрещено?
— Нет, конечно. Но я порядком удивлен.
— А ты что-нибудь знал о прошлом Герберта Молина? О его взглядах?
— Ровным счетом ничего. Это как гром среди ясного неба.
Олауссон нагнулся к нему:
— Это как-то связано с убийством?
— Очень может быть.
— А второй убитый? Скрипач?
— Ясной связи не видно. По крайней мере, не было видно, когда я оттуда уезжал. Но Молин переехал туда потому, что там живет женщина, тоже, кстати, нацистка со стажем. Она помогла ему купить дом. Ее зовут Эльза Берггрен.
Олауссон покачал головой. Имя ему ничего не говорило. Стефан подумал, что история с Кальмаром закончена. Если у Олауссона и были какие-то подозрения, что он замешан во взломе, сейчас он их отмел.
— Все это звучит очень странно.
— Согласен. Но сомнений нет — человек, много лет работавший в буросской полиции, был нацистом.
— Какие бы у него ни были взгляды, полицейским он был неплохим.
Олауссон поднялся, показывая, что разговор окончен. Он проводил Стефана до лифта.
— Могу я спросить, как ты себя чувствуешь?
— Девятнадцатого мне опять в больницу. Потом поглядим.
Подошел лифт.
— Я позвоню в Кальмар, — сказал Олауссон.
Стефан шагнул в кабину.
— Ты, наверное, не знал, что Молин был еще и страстным танцором.
— Ты шутишь? И что он танцевал?
— В основном танго.
— Совершенно очевидно, что я не так уж много знал о Герберте Молине.
— Разве с остальными не так? Что мы знаем друг о друге, кроме того, что лежит на поверхности?
Дверь поползла и закрылась. Олауссон так и не успел ответить на последнюю сентенцию. Стефан вышел из здания полиции и остановился. Он не знал, что ему теперь делать. Кальмар как будто бы снят с повестки дня. Если, конечно, не окажется, что кто-то все-таки его видел ночью. Но это было маловероятно.
Он почему-то разозлился на свою нерешительность и громко выругался, так что проходившая мимо женщина отшатнулась.
Он вернулся домой и переодел сорочку. Посмотрел в зеркало — в детстве все говорили, что он похож на мать. Но с возрастом становилось все яснее, что он похож на отца. Кто-то наверняка знает, подумал он. Кто-то должен рассказать мне об отце и его политических взглядах. Надо связаться с сестрами. Но есть еще один человек, который должен знать. Друг отца, адвокат, который занимался его завещанием. Стефан сообразил, что он даже не знает, жив ли тот еще. Его звали Ханс Якоби. Фамилия, вообще говоря, еврейская, но он был светловолосым, высоким и могучим, играл в теннис, насколько помнил Стефан. Он открыл телефонный справочник. Там по-прежнему значилась адвокатская фирма «Якоби и Бранделль».
Он набрал номер. Трубку сняла женщина.
— «Якоби и Бранделль».
— Я ищу адвоката Якоби.
— Кто его спрашивает?
— Меня зовут Стефан Линдман.
— Адвокат Якоби на пенсии.
— Он был близким другом моего отца.
— Я припоминаю фамилию. Но адвокат Якоби очень стар. Он ушел на пенсию пять лет назад.
— Я главным образом и хотел поинтересоваться, жив ли он.
— Он болен.
— По-прежнему живет в Чинне?
— Он живет у дочери под Варбергом. Она за ним ухаживает.
— Мне бы очень хотелось его найти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130