Когда, в конце концов, толпа черни окружила замок Гийяр, она возглавляла ее, размахивая трехцветным флагом. Она надеялась, захватив замок, получить его в качестве награды за свои услуги. Возможно, ей это и удалось, не знаю. Все, что я выяснил позднее – это то, что наш ребенок умер…
Беренис застыла.
– Ребенок?! – воскликнула она.
– Маленькая девочка по имени Лизетт. Ей было два года, – он сказал это нежно, и было что-то такое в его голосе, что вызвало в ней волну дрожи.
Ей с трудом удалось сдержаться, чтобы не обнять его, не прогнать поцелуями щемящую, безысходную печаль и сказать, что скоро будет другой ребенок, их ребенок – бесценный дар, посланный судьбой, чтобы любить его и заботиться о нем. Теперь она поняла все. Высокопробную сталь, из которой он был отлит, закалили в огне. Как ужасно было чувствовать себя такой молодой, такой невежественной, и как ей хотелось быть более сведущей и искушенной, не понимая, что именно в чистоте и оптимизме ее юности заключено его спасение.
Он откинулся на подушки. Его щеки побледнели под загаром. Любовь дала ей смелость отбросить в сторону одеяло и прильнуть к его плечу прежде, чем он смог остановить ее:
– О, дорогой, почему ты не рассказал мне этого раньше? Я не знала, не понимала, – словно гора упала с ее плеч. Он был молод и пытался начать жизнь заново, а она считала его каким-то грабителем, движимым лишь алчностью…
Потрясенный этим проявлением чувств, он выбирал последующие слова особенно тщательно и колебался, все еще не осмеливаясь доверять ей:
– До сих пор мы ведь почти не разговаривали. Ты, казалось, так ненавидела меня…
– В будущем мы должны больше разговаривать. Возможно, мне тоже нужно, чтобы меня выслушали, – сказала Беренис осторожно.
Даже теперь она держала кое-что в секрете. Им еще предстоит исследовать огромные пространства ее и его жизни, почти такие же бескрайние, как равнины Каролины. Она будет познавать это шаг за шагом, день за днем, а пока еще ненадолго сохранит свою тайну и ничего не скажет о ребенке – мудрый поступок, учитывая то обстоятельство, что, случись с ней какое-нибудь несчастье во время беременности, ее собственное горе будет слишком велико, чтобы взваливать это бремя еще и на него.
Он поцеловал ее тепло, нежно. Так муж целует жену, с которой прожил много лет в любви и согласии. Потом притянул ее к себе так, чтобы ее голова лежала на его груди; пальцы его нежно гладили ее волосы. Вскоре он затих, и, украдкой бросив на него взгляд, Беренис увидела, что он спит. Линии его лица смягчились, и он выглядел очень спокойным, умиротворенным, словно, доверившись ей, вскрыл зараженную рану и выпустил яд из своей души.
Беренис выскользнула из постели и очень тихо, чтобы не потревожить Себастьяна, торопливо оделась и привела себя в порядок. Ее мучили тошнота и слабость, но она твердо решила скрывать это и пошла на кухню, чтобы приготовить на завтрак что-нибудь сытное и вкусное, что поможет ему поскорее поправиться. Больше она ни о чем не думала, предпочитая просто плыть по течению. «Позже, – пообещала она себе, – я решу и с Себастьяном, и с Перегрином. И со всем остальным…»
Было еще рано, солнце выбиралось из-за отступающих облаков в сияющем великолепии, и широкие крылья оранжевого, алого и зеленого цвета охватывали небо на востоке. Беренис ступила в эту росистую свежесть, наполняющую ее легкие кристально чистым воздухом. Мир казался в этот день каким-то необычайно сверкающим, словно пелена спала с ее глаз, и она увидела все это впервые.
Она хотела побыть здесь наедине с природой, восхищаясь каждой птичьей трелью, каждой веточкой, мерцающей алмазными каплями росы, каждой травинкой, освещенной любовью. Но на веранде она наткнулась на Перегрина, лежащего в плетеном кресле с мертвенно-бледными лицом после очередной ночи пьянства.
– Ты ранняя пташка, – сказала Беренис, отмечая, как плохо он выглядел, и недоумевая, почему прежде он казался ей столь привлекательным. Воспоминания о прошлом теперь казались смутными и расплывчатыми, словно это происходило с кем-то другим.
– Говорят, что кто рано встает, того удача ждет, – ответил он устало. Как отличался теперь Перегрин от того блестящего молодого человека, который очаровал ее в те дни, когда гонялся за светскими удовольствиями и ему не было равных…
– Что случилось, Перегрин? – спросила она мягко, ибо, что бы ни произошло, они оставались друзьями, и Беренис беспокоилась о нем.
Он тяжело вздохнул. Его одежда помялась, белье было далеко не первой свежести. Он не был приучен заботиться о себе сам, а Себастьян запретил слугам входить к нему.
– Это приключение – совсем не то, что я думал… вернее, это именно то, что я ожидал, но как я позволил другим втянуть себя в это? Твоему брату, например?
– Право же, это несправедливо! Ты не можешь обвинять Дэмиана!
Она присела на верхнюю ступеньку веранды, где виноградные лозы с пурпурными цветками, извиваясь, ползли вверх, словно змеи. Изумрудно-зеленая ящерица пронеслась по белой оштукатуренной стене, замерев на долю секунды, прежде чем юркнуть под навес крыши.
– Ну не идиот ли я, что послушал леди Чард и приехал сюда? Эти ее прекраснодушные разговоры о родственниках в Джорджтауне – все это было обманом. Старая сводня хотела сбыть меня с рук, – Перегрину нужно было переложить на кого-нибудь ответственность за свои поступки.
– Ты, конечно же, шутишь! Я уверена, что она действовала из лучших побуждений. Тогда тебе нужно было решительно и быстро изменить жизнь. Тебе бы лучше не пить так много и найти себе молодую леди, – Беренис пыталась расшевелить его, отвлечь от мрачных мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126