Нет, он самый невыносимый из мужчин! Со времени их последней ссоры его отношение к ней было холодным – вплоть до полнейшего равнодушия. Ограничиваясь элементарной заботой об удобствах, насколько позволяли условия, он игнорировал ее, смотрел сквозь нее, когда их пути пересекались. Такая грубость лишь усиливала раздражение Беренис. Себастьян вел себя так, словно она и не существовала, и Беренис чувствовала себя оскорбленной. Если он намерен и дальше так вести себя с ней, то есть ли смысл оставаться рядом с таким грубияном?
Она металась и ворочалась на неровной земле, ее вдруг стала пугать непроглядная темнота леса, рычание животных, рыскающих вокруг лагеря. Она слышала осторожные шорохи в подлеске и была уверена, что там скрываются подкрадывающиеся индейцы. Она натянула на голову грубое одеяло, тоскуя по успокоительному ощущению его сильного тела рядом и рукам Себастьяна, дающим защиту. Проваливаясь в беспокойный сон, она подумала, как было бы хорошо уткнуться лицом в его широкую грудь, зная, что он охраняет ее от всех опасностей ночи.
Она, наконец, задремала, но проснулась от панического ужаса: показалось, что кто-то дотронулся до одеяла. В ту же секунду она оказалась в объятиях Себастьяна, прильнув к нему всем телом. Он держал ее, успокаивал и гладил рукой по спине, словно испугавшегося ребенка. Здравый смысл подсказывал Беренис, что нужно отодвинуться от него, но она не могла пересилить своего страха и спрятала лицо в его накидке. Она дрожала, измученная, не в силах испытывать никаких чувств, кроме одного-единственного желания: чтобы он был рядом. Он подвинулся так, чтобы ее голова лежала у него на плече, и чувство успокоения снизошло на нее.
Себастьян не шевелился, лежа на спине и уставившись в темноту. Сейчас, в ясном лунном свете, напряженность и драматизм их отношений были очевидны. Себастьян пытался мысленно проанализировать и понять, что же происходит. Он был тронут тем, что Беренис так нуждалась в нем сейчас, и ощущал ее мягкое тело, доверчиво свернувшееся рядом. Он пришел к неприятному заключению, что поступил как подлец. Он не имел права привозить сюда Беренис. Брачный договор мог быть расторгнут без большого ущерба для обеих сторон. Разве он не клялся когда-то, что, если спасется от гильотины, то посвятит жизнь исправлению несправедливостей, допущенных его семьей по отношению к крестьянам, и никогда в будущем не причинит никому зла?
Революция!.. Какое безобидное слово, и как ужасно было видеть свою страну, раздираемую на части кровавым конфликтом… Месть угнетенных масс была скорой и жестокой – каждый, хоть отдаленно связанный с ненавистной аристократией, приговаривался к смерти без суда и следствия. Эта дьявольская машина смерти, которую мятежники называли «Мадам Гильотина», была установлена в центре Парижа. Ее лезвие непрерывно мелькало вверх и вниз, извергая фонтаны крови, телеги грохотали по мостовым, увозя на смерть сотни мужчин, женщин и детей, единственным преступлением которых была принадлежность к привилегированному классу.
До сих пор у него перед глазами стояла толпа разъяренной черни, а в ушах звенели визгливые, злобные выкрики: «А bas Les seigneurs! A has Les tyrans!» Они казнили короля Людовика XVI и королеву Марию-Антуанетту. «А я выжил в этом царстве террора», – думал Себастьян, и верил, что спасся, чтобы исполнить потом какую-то богоугодную миссию. Он вспомнил девушку, которую любил безответно – Жизель. Она встала во главе грозной женской организации, известной под названием «Мегеры», состоящей из безжалостных гарпий в женском обличье, которым доставляло радость видеть страдания и пытки, наслаждаться местью и упиваться кровью невинных жертв.
Потом он подумал о своей собственной жизни. Себастьян горько улыбнулся, обнимая Беренис и вспоминая множество других женщин, с которыми потом сводила его судьба. Он подумал о тех давних мечтах и страстях, желаниях и страданиях. Какими важными они казались тогда, и какими незначительными, мелкими – сейчас. Но когда он встретил Беренис в доме ее отца, на одно мгновение в его мозгу сверкнула мысль: «Это она!»
«Это была ошибка», – заключил он грустно, держа ее в своих объятиях. Нет ничего, что было бы единственно важным и необходимым. Жизнь – не более чем промежуток времени между рождением и смертью. Он часто размышлял об этом, бродя вдвоем с Квико по охотничьим тропам. Это были периоды серьезных раздумий, к чему располагало величие природы и вселенски-безбрежное пространство. Он проникал в самые отдаленные уголки своего сознания, ища ответы на множество тревожащих вопросов, но всегда возвращался таким же растерянным и неудовлетворенным, как и прежде.
Беренис тоже не спала, думая о своем. Ей трудно было постигнуть суть этого состояния беспокойного счастья, в котором она пребывала. Она находилась в странной ситуации, когда едва ли сознавала иную реальность, кроме этого крепкого плеча под ее головой. Себастьян был щитом, укрывающим от страха, и ей казалось унизительным признаться в своей слабости. Он был ее врагом, и она ненавидела его, но каким-то непостижимым образом эта ненависть понемногу угасала. Он был грубым, ужасным человеком, и в то же время иногда, лишь иногда, он мог быть сердечным, даже милым, как тогда на Мадейре с тем добрым старым испанцем, доном Сантосом, и Беренис предпочла, чтобы он никогда не проявлял этой стороны своего характера. Намного легче было думать о нем, как о безжалостном пирате…
Она повернулась на бок в изгибе его руки, почувствовав, как расслабленные мышцы моментально напряглись. Она радовалась, что он был здесь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126