Как он мог снова растрогать и почти очаровать ее? И ее смех перешел в молчаливые слезы.
Когда они ехали в машине через весь Париж обратно, он сказал ей:
– Надеюсь, ты усвоила?
– Что?
– Не думаешь же ты, что я возил тебя туда развлекаться? Нет? Значит, ты поняла, что могла бы вечерами, после твоей работы еще помогать мне?
– Разве тебе не достаточно того, чем я занимаюсь целый день?
– Те деньги, которые ты мне приносишь, слишком малы для твоей профессии. Я вижу, мое предложение не вызывает у тебя восторга? По крайней мере, ты увидела бы, что я нахожу деньгам благородное применение.
– Но Боб… А как же те сбережения, о которых ты мне как-то говорил?
– О нет, только не это слово! Это не к лицу ни тебе, ни мне! Ты что, считаешь меня буржуа? Боб со своими сбережениями в кубышке, ты можешь себе такое представить? Деньги ради денег, на остальное мне наплевать!
Она не отвечала, и он добавил уже тише:
– Впрочем, и тебе тоже: ты доказала это за три года, отдавая мне все.
Она тихо плакала.
– Эти грязные деньги, – сказала она, – ты пустишь на ветер, сколько бы их ни было. А я, по крайней мере, с сегодняшнего вечера вообще не уверена, что знаю им цену.
– Ну, хорошо, – усмехнулся он, – ты видишь: главное открытие этого вечера в том, что я не больше тебя заинтересован в деньгах!
– Это не спасет нас от ада, – пробормотала она.
– Значит, ты говоришь, что ничего не имеешь против такой работы? В тех случаях, когда игра не пойдет, как сегодня, мы будем применять тот же метод: ты идешь в бар; там всегда найдется добряк, готовый покровительствовать «красивым девушкам, которым не везет», и праздновать свою удачу или утешать свое поражение в их очаровательной компании.
Она пожала плечами… Что ответить на это?
И все же ответ у нее был. Личный, тайный, один и тот же на все раздиравшие ее вопросы. Он поднимался из глубины ее души, когда она чувствовала бессилие: Элизабет!
В то же утро Аньес снова пришла на авеню дю Мэн. Элизабет была еще слаба и не поднималась с постели. Перед тем, как Аньес появилась у ее изголовья, у нее состоялся короткий разговор с привратницей, сестрой Агат.
– Доктор приходил к ней? – спросила Аньес взволнованно.
– Да, вчера. Он сказал, что болезнь может затянуться надолго. Организм нашей дорогой сестры ослаблен, и он плохо сопротивляется. Но она так мужественна! Мы все бьемся над разгадкой ее болезни.
Аньес промолчала: она знала, что выздоровление наступит только тогда, когда Элизабет будет уверена, что ее сестра освободилась, наконец, от своей тревоги. Но что делать? Сказать ей сейчас всю правду? В том состоянии, в котором находилась Элизабет, это означало бы нанести ей новый удар, причинить новые страдания. Лучше промолчать. Единственное, что Аньес могла сделать для поддержания духа сестры, – это притвориться жизнерадостной, счастливой, словно этот тайный кошмар был полностью забыт ею. Пока Аньес поднималась по лестнице к комнате Элизабет, она прилагала все усилия, чтобы заставить себя улыбаться и выглядеть спокойной.
– Ну, вот и я! – сказала она, приближаясь к кровати. – Я решила почаще навещать тебя… А знаешь, ты намного лучше выглядишь!
Аньес лгала, но это было необходимо. На самом деле она была напугана бледностью лица сестры, ее обострившейся худобой. Воспаленные глаза Элизабет, казалось, стали еще больше. Они смотрели на нее с таким дружелюбием и преданностью, что ей стало тяжело выдерживать взгляд сестры. Этот взгляд, все более вопрошающий, потряс молодую женщину до такой степени, что все ее попытки выглядеть веселой потерпели крах в одно мгновение.
Аньес не смогла сыграть свою роль до конца. Они молчали. Наконец Элизабет спросила:
– Зачем ты обрезала свои чудесные волосы? На глазах Аньес выступили слезы.
– Не знаю, – тихо сказала она. – Так, просто, захотелось… И потом, это сейчас модно…
Она добавила с жалкой улыбкой:
– Эту моду, наверное, ввела ты. А парикмахер, в самом деле, преобразил мою голову! Смешно, правда?
Элизабет по-своему поняла этот поступок сестры, и ее лицо просветлело. Она взяла руку Аньес и поднесла к своим губам:
– Дорогая сестренка, – сказала она, – я никогда не сомневалась в тебе…
Чтобы не дать волю чувствам, Аньес, внезапно поменяв тему разговора, сказала:
– Мне так хотелось принести тебе цветы. Но я вспомнила, что вам этого не разрешают.
– Мы не имеем права на цветы даже на нашей могиле! – сказала Элизабет, слабо улыбнувшись. – Нам достаточно деревянного креста: это тоже неплохо… Но ты, кажется, загрустила!
Сделав над собой новое усилие, Аньес попыталась говорить о доме моделей, о подготовке новой коллекции. Но очень быстро она поняла, что больную не интересуют больше подобные вещи и она им, может быть, уже не верит. Боясь, что не сможет долго продолжать разговор на этой жизнерадостной ноте, Аньес решила сократить свой визит.
– Я буду приходить чаще, но ненадолго, – сказала она, – чтобы не слишком тебя утомлять… Но перед тем, как расстаться с тобой, я хочу, чтобы ты знала: я снова счастлива!
– Это прекрасно! В таком случае я счастлива тоже. Это было сказано едва слышно и было похоже скорее на пожелание, чем на правду. Аньес поняла, что ее сестра больше не поддавалась на обман, разве что немного доверия к ней вернулось.
На обратном пути домой, проезжая мимо собора Сен-Франсуа-Ксавье, она внезапно притормозила. Неведомая сила подтолкнула ее войти в церковь. Портьеры из тяжелой ткани сомкнулись за ее спиной, закрыв вход. Она остановилась в нерешительности: была ли она достойна войти в Храм Божий без приглашения? Мысль об Элизабет, о ее незримом присутствии рядом, придала ей смелости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64