Возможно, у овец, птиц или рыб и работает статистика, биология, зоология. Что касается людей, то здесь мотивация совершенно другого порядка. Механизм появления пассионариев иной. И в этом плане я не постесняюсь привести хороший образ, который я слышал от того же Игоря, о том, что общество похоже на стадион, где все люди стоят на игровом поле, орут и толкаются. Это низший уровень организации. Более высокий уровень, когда люди все расселись по своим местам на трибунах, согласно купленным билетам. И еще более высокий уровень, о котором говорит сейчас Валентас, когда появляются два-три вожака и говорят: те, кто любит Христа, перейдите с правой трибуны на левую. Это харизматическая ситуация овец, которые идут за пастырем. Но у Игоря есть четвертая ситуация, которую Валентас не тронул из-за своего научного, софистического склада ума, а ситуация очень важная, когда происходит не движение овец за бараном, а движение индивидуума в пространстве традиции. Пространство традиции – это пространство четвертого измерения, которое приводит к тому, что индивид движется невидимым для других способом. А вне сокровенного пространства традиции возможны только три первые модели: люди толпятся и толкаются, либо люди сидят на трибунах – статика, либо идут за каким-нибудь фюрером. Движение в пространстве традиции – это таинственное движение, там происходит алхимия, там ржавое железо превращается в золото или же просто выбрасывается, ведь не всякий, кто начинает движение в пространстве традиции, может пройти до определенного уровня.
Люда: Но ведь люди попадают не случайно в это пространство, а по собственному желанию?
Аркадий: Традиция ищет хорошую глину или хороший мрамор. Она не может работать с простым камнем.
Люда: Но это же равноценная, обоюдная работа?
Аркадий: Конечно, человек это не глина. Человек, скорее, огонь. Но я думаю, что это крайне неравноценно. Куда более равноценно положение первоклассника и учителя первых классов, чем положение учителя и ученика в духовной традиции. Там начинаются очень сложные взаимоотношения, которые сейчас не место высвечивать, потому что есть вещи, которые не общепонятны. Это только в двадцатом веке идея общепонятности, общезначимости стала критерием истины. На самом деле истина скрыта, закрыта и открывается очень немногим. Можно, конечно, отбрехаться по любому вопросу и по этому тоже, но нужно ли?
Валентас: Это просто не так звучит. У меня складывается впечатление, что закрытость темы сводится к неспособности воспринять, когда человек не способен ее воспринять. И вообще, что вы здесь все собрались? Разъезжайтесь лучше по домам! (Общий смех.)
Аркадий: Да, это все не просто так. В этом плане Христос и говорил простыми арамейскими словами. Объясняя, что такое Царство Небесное, он дал около сотни метафор. Кто из вас, сидящих здесь и прочитавших Библию, знает, что такое Царство Небесное? Но может быть, кто-то знает три-четыре, восемь-десять образов, которые дал Христос? Царство Небесное – это виноградник, это талант, который зарыл в землю один из сыновей, это дом, в котором хозяин что-то сделал или не сделал, и так далее, примерно до ста образов. Христианское учение – это не учение о любви, это учение о Царстве Небесном. Оно началось со слов Иоанна Предтечи: "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное". И когда Христос начал свое учение, он повторил слово в слово: "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное". Что это такое? Почему оно приблизилось? Что приблизилось? Кто приблизился? Почему надо покаяться? Потому, что оно приблизилось. Что это? Поезд или трамвай? Это все закрыто. Но внутри традиции, внутри пространства традиции это начинает открываться. И это немножко начинает раскрываться здесь, в нашем пространстве, которое в какой-то мере я пытаюсь оформить, создавая смысловое поле. Поэтому слова Валентаса о закрытости правильные. Закрытость – она закрыта, не из-за какой-то секретности, а потому что наше восприятие не подготовлено. Антон, например, много лет изучал музыку, но его музыка часто бывает закрыта. И эта закрытость связана не с тем, что он что-то скрывает. Книги, ноты, диски, кассеты не прячутся, но толку от этого мало. И то, что мы с вами обсуждаем здесь уже вторую неделю, тоже непонятно многим. Не потому, что мы что-то скрываем, а потому, что мы подготовлены к этой работе всей нашей жизнью, а не только книжками, которые мы прочли.
Валентас: Для меня лучший учитель тот, в которого вы влюбляетесь. Вы влюбились в кого-то, и это ваш учитель. Но нет такого объекта, который стоит и говорит: "Влюбляйтесь в меня…"
Аркадий: Я бы хотел в скобках заметить, что я не учитель и у меня нет учеников. Игорь, который называет меня своим учителем, не мой ученик. Я рассказывал здесь недавно притчу. Эта притча о том, как шли три странника, остановились на лысой горке, сварили на костре кашу, подкрепились и стали делиться опытом.
Один говорит: "Когда я варил кашу, я видел кошку, которая наблюдала за воробьями, а потом цап-царап и съела воробья. И я научился у этой кошки терпению. Моим учителем была кошка".
Второй странник говорит:
"Я учился у воробьев. Хотя кошка их подстерегала, они беззаботно и весело прыгали. И я научился у них беззаботности".
А третий помолчал и сказал:
"Я наблюдал за лысой горкой, ей было наплевать и на птиц, и на кошек, и на странников, и на то, что они говорят. И вот этой высокой безучастности я учился у лысой горки. Моим учителем была лысая горка".
Так вот, я был для Игоря лысой горкой, и Игорь сумел извлечь полезный урок для себя. И это больше говорит не обо мне, а о нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97