– Вот они, вот они! Смотрите, смотрите!Точно огромный блестящий маяк, возвышаясь над морем человеческих голов, показался сначала трехцветный султан цветов революции. Он высоко поднимался в воздухе, послушно поворачиваясь в руках Виолетта, который торжественно выступал впереди всех и казался теперь выше, чем когда бы то ни было. Согласно обещанию императора, Виолетт первый вошел в Берлин, и трость тамбурмажора, казалось, приходилась сродни шпаге Наполеона. На груди Виолетта сверкала звезда.Плоская физиономия бывшего маркитанта тоже блестела в сиянии прекрасного дня. Он проходил мимо берлинцев, держа на своей трости трехцветный султан, и точно хотел сказать: «Смотрите на меня, жители Берлина! Франция – лучшая страна в мире. Армия – выше всего, что есть во Франции; первый гренадерский полк прекраснее всех французских полков, а в первом гренадерском полку самый добрый человек – я, тамбурмажор гренадеров. Смотрите же, пруссаки, на меня; вы видите перед собой превосходнейшего человека на всей земле!»– Ах, если бы Катрин, то есть я хочу сказать, жена маршала, могла видеть теперь меня! – со вздохом пробормотал блестящий тамбурмажор.В глубине души он сохранил к Сан-Жень глубокую, почтительную любовь, такую же простую, как и его героизм.За барабанщиками следовал целый лес гренадеров, которые, точно великаны-автоматы, медленно двигались равномерным шагом. За гренадерами на известном расстоянии показался ослепительный генеральный штаб. «Даву, Лефевр, Бертье, Ожеро!» – повторяла толпа имена знаменитых маршалов Франции.Снова за ними пустое пространство – и вот на белой лошади и позолоченном седле проехал император, светило первой величины, заставившее померкнуть в своих лучах все другие звезды.Простое серое пальто императора было расстегнуто и открывало его мундир полковника и белый жилет. За Наполеоном следовали гвардейские кирасиры, которыми командовали генералы Готпуль и Нансути.Почтительное восхищение невольно охватило толпу. Среди молчаливых рядов людей императорский кортеж проехал по городу.Нужно отдать справедливость патриотическому такту пруссаков: ни один враждебный крик не вырвался из груди побежденного народа в адрес победителей; но пруссаки ни разу не высказали и одобрения этой блестящей армии, занявшей их родной город.Наполеон, торжественно получив ключи от города, дал аудиенцию представителям городского управления и постарался успокоить их относительно дальнейшей участи жителей Берлина.Он отдал строгий приказ, чтобы дисциплина ни в чем не нарушалась с обеих сторон, и предупредил, что всякое насилие как со стороны побежденных, так и победителей будет жестоко наказываться.Особенно благосклонно император принял бургомистра Берлина князя Гацфельда. Он спросил, не желает ли князь оставить за собой свое место, причем обещал ему почтительное обращение со стороны французов. Наполеон заявил, что ничего не изменит в учреждениях Пруссии, если администрация согласится признать его авторитет. Он предложил Гацфельду управлять городом на таких же основаниях, как и раньше, при одном лишь условии, чтобы он не предпринимал ничего враждебного против французов.Князь Гацфельд принял это условие. Он горячо поблагодарил императора за его доброту и, положив одну руку на Библию, поднял другую и поклялся, что никогда не причинит вреда французской армии, будет верно служить императору и ничего не сообщит генералам прусского короля, если узнает что-нибудь о планах и действиях французского войска.Простившись с князем Гацфельдом, Наполеон только что собирался сесть за работу со своими секретарями, как вошел Дюрок и доложил ему, что маршал Лефевр желает говорить с ним.– Пусть войдет, – живо воскликнул император. – Разве Лефевр нуждается в специальной аудиенции? У меня существуют доклады для королей, а маршалу Лефевру вход всегда открыт.– Он не один, ваше величество, – возразил Дюрок, – с ним пришел младший лейтенант, и маршал не знал, захотите ли вы его принять.– Это, может быть, его сын? – спросил Наполеон.Дюрок отрицательно покачал головой.– Нет, ваше величество, у маршала Лефевра нет сына в армии.– Но ведь, насколько я знаю, у него был какой-то ребенок; мне как-то говорили об этом…– Это его крестник!– Крестник? Жаль, что не родной сын. Лефевр мой славный сотоварищ и хорошо было бы, если бы его имя сохранилось. Ну, да хорошо! Позовите сюда Лефевра и его питомца. VIII Лефевр представил императору своего крестника, лейтенанта Анрио.Смотря на молодого человека испытующим взглядом, Наполеон коротко спросил его:– Который вам год?– Двадцать один, ваше величество!– Вы служили в четвертом гусарском полку? Ваш генерал – Лассаль? Вы крестник маршала Лефевра?– Моя жена подобрала его на поле битвы при Жемапе! – ответил за смущенного офицера Лефевр.– Это была прекрасная битва! – воскликнул Наполеон. – При Иене вы в первый раз участвовали в сражении? Это очень хороший дебют, лейтенант!– Какого полка, ваше величество? – спросил Анрио.Наполеон любил точные выражения и ценил всякое проявление ума– Ах, я назвал вас лейтенантом? – проговорил Наполеон. – Ну что ж, вы и останетесь лейтенантом в своем же полку. Если нет свободной вакансии, то Мюрат или Лассаль постараются найти ее при первом деле. Места в этой кампании будут для всех. Ведь она только что начинается.– Благодарю вас, ваше величество, за вашу доброту к моему приемному сыну, – сказал Лефевр, кланяясь императору, – моя жена будет очень счастлива. Впрочем, Анрио вполне заслужил это повышение в чине. Вы отдали дань справедливости храброму солдату…– Как и подобает быть твоему воспитаннику, Лефевр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41