И ответ дадим – официальный, на бланке. А сейчас извините – мне надо ехать на совещание к губернатору. Звоните моему секретарю.
Павел Игнатьевич Никулин
Столичная штучка… Думала – раз, и в дамки. Ан нет!.. Мы еще повоюем малость. У себя в Москве ты, конечно, королева. А тут – шалишь! Свои тузы имеются. Дураками нас всех считаешь. Пусть!.. Это при Климовиче твои штучки проходили на «ура». Теперь наше время настало. Славка-то бабник был, Царство ему небесное. Вот и купился на твои прелести, осёл. С Шитовым другой расклад будет. Ему его задница дороже, чем все красотки мира, вместе взятые. И не купишь ты его, родимая, ничем – ни деньгами, ни… Деньги-то он, может, еще и взял бы. Да знает, шкура, чем обернется. Соображает, что Сыч его на медленном огне поджарит, дерьмо жрать заставит. Так что не притронется он к твоим «бабкам» вонючим, и не надейся! А я дождусь! Дождусь, пока ты на поклон придешь к Пал Игнатьичу Никулину. У меня и в Москве ниточки найдутся. Не таких обламывал…"
Москва. Четыре года спустя
Андрей Огородников
Я проснулся рано – около семи. Но мама, конечно же, встала еще раньше. Странно – вроде бы выходной день…
– Андрюш, ты завтракать будешь?
Хороший вопрос. Буду, конечно. Что ж мне, голодным в гости к Ленке идти?
– Что нового в институте? – спросила мама, намазывая на хлеб шоколадное масло.
– Да так… Скукотища одна. Стипендию вот задерживают…
– Намек поняла. Возьмешь там, в буфете, сто долларов.
– Сто баксов? – я скроил недовольную мину. – А я-то думал, что ты у меня – крутая. Вон какими мильонами ворочаешь…
– Ну, насчет мильонов – это ты преувеличил. Ими Билл Гейтс ворочает, и еще Березовский. А у меня вот кризис третий месяц. Дебет с кредитом не сходится. И вообще, пора уже тебе самому на карманные расходы зарабатывать. Не маленький, скоро девятнадцать стукнет…
– Ох, ма! Не въезжаешь ты в проблемы нового поколения.
– И не хочу въезжать. У меня забот и так хватает.
– Ладно, я побежал. Мне еще к Стасу заскочить надо. Пока!
Вообще-то мама у меня – мировая! Таких еще поискать. Я не в смысле денег. Мне порой даже стыдно бывает, что я мало ей помогаю по дому. Нелегко ей со мной пришлось в своё время. Отца-то я никогда не видел, по рассказам знаю только. Да и материально поддержать он не всегда мог. Вот и крутилась мама одна.
Друзья, конечно, помогали – куда же без них! Но, в основном, советами. И на том спасибо.
А вот и дом Стасика. Как раз есть часок, чтобы поболтать. А потом уж – к Ленке, благо, она тут рядышком обитает. Повезло мне все-таки с ней. Сколько девчонок знал – а такой, как она, среди них не было. И без выпендрона совсем – хотя папаша у нее тоже какой-то там босс. Странно, что не в Москве живет – я думал, что все крутые нынче в Москве. Я иногда думаю – а если б не зашел я тогда в то кафе? Значит, и Ленку бы не встретил?..
* * *
Лена открыла дверь на два условных звонка.
– Проходи, Андрей, – улыбнулась она. – Я как раз сырники испекла.
– Я, в принципе, завтракал…, – смутился он.
– Да ладно, чего ты… Ну, проходи! Обувь можешь не снимать.
Он слегка наклонился и неловко поцеловал ее. Она шутливо отстранилась.
– Ну что ты, прям с порога…
– Соскучился я, Ленка. Как-никак, два дня не виделись.
Она направилась в сторону кухни. Он двинулся следом. От сырников, лежащих на тарелке, шел приятный аромат.
– Чаю будешь? – спросила Лена.
– Нальете – выпью, – сказал Андрей, подражая интонациям известного киногероя.
Поставив перед ним чашку, Лена присела рядом. Уплетая сырник, Андрей не сводил с нее глаз.
– Слушай, я даже накраситься с утра не успела.
– Да брось ты! – он накрыл своей ладонью ее руку, лежащую на столе. – Разве красота нуждается в том, чтобы ее улучшали?
Она немного смутилась, убирая руку.
– Я вчера новые диски купила. Хочешь взглянуть?
Они прошли в соседнюю комнату. Лена отрыла ящик стола, принялась перебирать компакты. Она слегка вздрогнула, когда руки Андрея легли ей на плечи. Но не отстранилась. А затем его губы – очень нежно – коснулись ее шеи, как раз в том месте, где темнело крохотное родимое пятнышко…
– Ты грустная. Почему?
– Не знаю, Андрюш… Лучше не спрашивай. Не спрашивай меня ни о чем, ладно?
– Ну-у, я так не могу. Ведь для меня все это очень серьезно. Понимаешь?
– Понимаю…
– Да ты что, не веришь мне? Я прямо сейчас пойду к маме и все-все расскажу о нас. Она добрая. Ты ведь знаешь, кто у меня мама?
– Знаю. Ее по телевизору показывали.
– Верно. Она все поймет, ты не бойся.
– Я и не боюсь. Сейчас мне трудно что-то тебе объяснить…
– А ты не объясняй. Просто смотри мне в глаза, вот так. И я все пойму сам…
* * *
Аркадия Александровича Сычева мучила усталость. Он хотел покоя. А его-то как раз и не было. В особенности «доставал» Сыча его давний приятель, а ныне деловой партнер Павел Игнатьевич Никулин. Его вечное недовольство, а также свирепая подозрительность бывшего комитетчика отравляли жизнь пожилого «авторитета». Вот и сегодня Никулин позвонил на мобильник ни свет, ни заря, и потребовал очередной встречи.
«Эх, зря я помог ему тогда с Шитовым!» – подумал Сыч.
Никулин прибыл, как всегда, без опозданий – минута в минуту. Эта нерусская пунктуальность почему-то тоже раздражала Сыча.
– Что на этот раз?
– Ты, Аркаша, привыкни, что по пустякам я тебя не дёргаю. Выпить нальешь?
– Ну, наконец-то, сподобился! А я уж, грешным делом, думал – брезгуешь ты со мной водку лакать.
Сыч отошел к бару и достал бутылку «Абсолюта».
– Какая печаль на сердце, Пал Игнатьич? Поведай старому другу.
Никулин в задумчивости взял полную рюмку со стола и одним махом осушил.
– Да всё та же печаль, Сыч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72