Внезапно мне стало не по себе. Ладно мы летаем, у нас донесение для Пантелеева. А этот чего подорвался?
– Он уже у нас на хвосте, заметил? – спросил я. Капитан-лейтенант долго не отвечал, а когда отозвался, голос у него был скрипучий, сдавленный.
– Заметил.
– Может, вальнем его?
Снова пауза, будто Меркулов некстати дался тягостным раздумьям над судьбами нашей родины.
– Зачем?
– Для профилактики.
– Брось.
– У меня защита хвоста сигналит. Облучение радиоприцелом.
– Это не он.
– Откуда уверенность?
– От радара.
Ой, мама... Групповая скоростная цель! И притом сравнительно близко! Тоже, надо думать, не дураки, идут на предельно малой высоте и только сейчас вышли из радиотени очередного кряжа.
– Фантом выпускай!
Меркулов не ответил.
– Отзовись!
Капитан-лейтенант молчал. Но, увидев, как от его «Дюран-даля» благополучно отделились обе половины фантома, я сделал вывод, что у него все более-менее в норме.
Так же молча Меркулов провел грамотный отворот со снижением, еще теснее прижимаясь к земле. Я повторил.
Клонские истребители (кто б сомневался, что групповая цель – это они?) с радара пропали. Станция защиты хвоста заткнулась, а значит, супостаты тоже потеряли нас из виду.
Неожиданно ожил приемник. Вызов на четвертом канале.
– Вызываю флуггеры на курсе сто семьдесят!
– Вас слышу. Назовите себя.
– Данкан Тес, пилот русского флота. Вы Меркулов?
Так вот кто у нас на хвосте висит... Ну до чего же фронтовой мир тесен! Дантес, здравствуй моя радость, не успел соскучиться... И как это трогательно, услышать из уст американца: «Пилот русского флота»!
– Я лейтенант Пушкин. Капитан-лейтенант Меркулов в соседней машине. Что вы здесь делаете?
– Мы с Тексасом видели, как вы взлетаете. Поговорили с солдатами, решили помочь. Тексас сбит огнем с земли. Я один здесь.
– Спасибо, Данкан. Если хотите – присоединяйтесь. И предлагаю меньше болтать.
Я хотел добавить короткое «аспиды неподалеку», но сделал скидку на иностранца. А вдруг он еще не научился понимать наш пилотский жаргон? Пришлось объяснять более пространно, хотя сам же я и предложил болтать меньше:
– В тридцати пяти километрах от нас на малой высоте идут конкордианские истребители.
– Я знаю. Беру их на себя. Назовите ваш будущий курс, чтобы я знал где догнать вас потом.
«Куда тебе, дитя прерий, тягаться с четверкой, а то и шестеркой „Абзу“? Уделают они тебя. И хорошо еще, если не всухую».
Впрочем, до этого ли мне? Если товарищ Дантес хочет отдать свою жизнь за товарища Пушкина – имеет право. И уж подавно имеет право не выслушивать нудные нотации о том, что гибель его будет бесславна и бессмысленна.
– Генеральный курс сто восемьдесят и так до самого полюса. Скоро высоту наберем, иначе топлива не хватит. Как поняли, Данкан?
Но парень исчез из эфира так же внезапно, как и появился. Зато вернулся Меркулов. Правда, говорил он так, будто при каждом слове в него вбивают по гвоздю и ему приходится замолкать, чтобы перетерпеть очередную вспышку боли.
Собственно, так ведь и было: нейроблокада переставала действовать.
– Вот. А ты. Говорил. Валить. Наш парень. Российский.
– Американский, раз уж на то пошло. Как рука?
– На хер рука. Новую. Куплю.
– Нам еще часа два лететь. И на полюсе там невесть что. Может, вернешься, пока не поздно? Тебе в стационар надо, а не это вот.
– Отставить.
Что ж, визиволлен, как сказал бы Людгер Ходеманн.

– «Ксенофонт», «Ксенофонт», вызывает Александр Пушкин, гвардии лейтенант российского военфлота... Вызывает лейтенант Пушкин, позывной «Лепаж»... Эскадрилья И-02 19-го отдельного авиакрыла, преобразованного в начале марта во 2-е гвардейское... Борт приписки «Три Святителя»... Вызывает Пушкин... Уникальную сигнатуру позывного дать не могу, нахожусь на чужой машине...
Эту шарманку я прокрутил раз двадцать, ответом же мне служила многозначительная тишина.
Передачу вел в самом широком диапазоне, на предельной мощности. Мои цифровые свисты, треск и пришепетывания слушала небось целая флотилия конкордианских фрегатов. Чтобы расшифровать мою трепотню, им требовалось не меньше пяти часов, а вот запеленговать свистуна было делом двухсекундным.
Я сменил пластинку.
– Твою мать... Так твою мать и этак за ногу, «Ксенофонт»... Вызывает Пушкин... Это не шутка, такая у меня фамилия... Сигнальных фоторакет не имею... Нет у меня ваших драных сигнальных фоторакет, понимаете?..
Какая разница, что говорить, если эти ребята все равно не слышат?
– «Ксенофонт»! Отзовитесь, сперматозоиды, у нас с напарником топливо на исходе... «Ксенофонт», падаем через пятнадцать минут... Через пятнадцать минут амба, понятно вам, козлы драные?..
А если слушают все-таки, но не могут ответить?
– Вот что, «Ксенофонт», я скоро из эфира уберусь и надоедать вам перестану. Так вы уж потерпите еще немного, примите устное донесение. Один ваш курьер, старлей Кабрин, дотянул до Глетчерного...
Дальше я рассказал все обстоятельства своего ультракороткого знакомства с Кабриным. Поведал о том, как мы с Меркуловым честно пытались доставить послание Иноземцева адресату. И как нас, двух идиотов, одного раненого, а другого контуженного, чувство долга привело на ледяной край мира, где не оказалось ничего и никого, даже врагов.
Закончил я свою речь, адресованную звездам и туманностям, следующим образом:
– В общем, я не думаю, что главком Пантелеев пришлет сюда флуггеры с полномочными курьерами. Потому как обстановка аховая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35