В последнее время мне кажется, что он не обойдет меня. Эми, если что-нибудь... случится... ты обещаешь мне сделать одну вещь?
– Да, если смогу.
– Ты расскажешь Флоре правду – кто был ее отцом? – Я не ответила сразу, и он решительно заявил: – Нужно, чтобы это сделала ты, или она узнает от кого-нибудь другого. Ее происхождение – не секрет, разве не так? Мне будет приятно знать, что иногда она будет вспоминать обо мне. Но это нужно не только мне, но и ей тоже. Ребенок должен знать, кто его отец. Я понимала, что Фрэнк прав.
– Да, я расскажу ей, – кивнула я, соглашаясь. – Спасибо.
– А мать – рассказала тебе? – не удержалась я от вопроса.
– Да. Исповедник сказал ей, что она должна это сделать, или не получит отпущение грехов, и она рассказала. Когда она умерла, я пошел к своему настоящему отцу и сказал, что узнал правду. Он обрадовался, что я наконец узнал о этом, но попросил никому не рассказывать о нашем подлинном родстве. Он сказал: «Пусть это будет нашим секретом, Фрэнсис», и я согласился. Теперь я понимаю, что это никогда не было секретом. Все знали, даже его мать. Но в те времена я дал ему слово и никому не рассказывал об этом. Но зачем мне скрывать его секрет и дальше, особенно от тебя? – Фрэнк чуть запнулся, затем сказал: – Это был мамин кузен, дядя Жан-Поль, сын тетушки Клотильды, – Фрэнк словно бы смотрел внутрь себя, рассказывая об отце. – Я знал его с пеленок. Можно сказать, он был героем моего детства – да, пожалуй. Он научил меня всему, что требуется знать юношам, и фактически заменял мне отца – я тогда считал, что это потому, что жена приносила ему одних дочерей...
– Жена?
– Эми, он не женился, пока брачные узы не связали маман со стариком. В общем, мне следовало бы догадаться раньше, что он мой настоящий отец – я знал, что маман всегда любила его.
Мой бедный Лео... я почувствовала вспышку ненависти к этой женщине, но не выдала своих чувств ее сыну, а он продолжал:
– Маман с детства любила Жана-Поля и никогда не переставала любить его. Даже перед смертью ее лицо осветилось, когда он вошел в комнату... – Фрэнк прервался. – Что-то не так, Эми? Почему ты так смотришь?
– Он отвечал ей взаимностью, твой отец?
– Он сказал мне в день похорон: «Она была единственной женщиной, которую я любил, Фрэнсис».
– Тогда почему он не женился на ней?
– Не было денег, – объяснил Фрэнк. – «Деньги – корень всех зол», говорится в Библии, но, по-моему, их недостаток – корень еще больших зол. Денег не было ни у дяди Жан-Поля, ни у маман – вот почему ее повезли в Лондон. Она была из очень древнего рода, но ее приданое было просто жалким, а на приданое во Франции смотрят, даже если женщина так знатна и красива, как маман. Поэтому тетушки повезли ее в Англию, где приданое не так важно, в надежде, что она приглянется какому-нибудь богатому джентльмену. И она приглянулась – старику. Правда, тогда он не был стариком, он был молодым, только что из Кембриджа.
Тетушки не поверили своей удаче, когда он предложил ей руку и сердце – а с ними всю землю и деньги. Затем раскрылась тайна моего зачатия, и они увидели, что им повезло вдвойне, потому что в это время как раз пошли переговоры о помолвке дяди Жан-Поля с единственной дочерью богатого фабриканта, производителя жестяной посуды, – Фрэнк вздохнул. – Если бы маман была девушкой другого сорта, или если бы монахини учили ее более практичным вещам, таким, как неизбежный девятимесячный период между зачатием и рождением, вместо хороших манер и вышивания... – он пожал плечами. – Но маман, какой была, такой и была, и она вышла замуж за старика.
Наверное, мне грех жаловаться, потому что я унаследую гораздо больше, чем мог бы от дяди Жан-Поля. Боже, как, наверное, старик любил ее, если признал ее ребенка как собственного, особенно сына, наследника. Тем не менее, он сделал это. Но неудивительно, что я всегда чувствовал, что он недолюбливает меня. Однако он был верен долгу, в своей топорной манере. Он время от времени заезжал в Итон, чтобы пообедать со мной. Он как-то даже приезжал на День Независимости. Маман тогда написала ему, что не может приехать в том году, но все-таки приехала, – Фрэнк на мгновение зажмурился. – Боже, что это был за день! Закончилось тем, что старик наорал на нее на Виндзорской станции. Она плакала, а я готов был убить его. Поэтому я не слишком прикидывался опечаленным, когда по настоянию священника она раскрыла мне тайну моего рождения – по крайней мере, я был избавлен от обязанности, разыгрывать перед стариком послушного сына. Но... – его голос смягчился, – бедная маман, она была так больна, что я пообещал бы ей что угодно.
Когда она умерла, Тереза попросила меня послать сюда телеграмму, чтобы старик мог приехать на ее похороны, – голос Фрэнка звучал глухо. – Я сказал, что сделаю это – но не сделал. Маман умерла в таком расстройстве, и все по его вине. Она была верной католичкой и считала, что из-за религии, в которой меня воспитали, мне суждено вечное проклятие. Поэтому мне не хотелось, чтобы он присутствовал на ее похоронах. Я не посылал телеграмму, пока не стало слишком поздно, а затем явился сам и сказал ему, что, умирая, она до последнего вздоха в отчаянии молилась за мою бессмертную душу. Я дал ему понять, что он сделал с ней, и был рад увидеть виноватое выражение его лица, – он взглянул на меня. – Знаешь, теперь мне хотелось бы никогда не совершать этого поступка, но слишком поздно жалеть об этом.
Лео, мой бедный Лео.
– Не плачь, Эми, – продолжил Фрэнк. – С тех пор прошло много времени. Маман умерла, а дядя Жан-Поль чудесно проводит время в Париже, привлекая девочек, словно горшок с медом – ос. Он выглядит в высшей степени элегантно в своей щеголеватой форме – я не сомневаюсь, он так и просидит всю войну на том местечке в снабжении, которое себе выхлопотал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131