Здесь не было кресел и больших столов. Экзотическую пищу, постоянно появлявшуюся перед гостями, следовало есть исключительно пальцами правой руки. В комнате царил полумрак, точно это был индуистский храм, освещенный несколькими лампадами.
Селеста — или, может быть, Лиана? — коснулась лица Лауры, и девушка вдруг вспомнила, что задала вопрос.
— Теория? У тебя хватит смелости выяснить это? Получить ответы не только с помощью вопросов?
Лаура даже не знала, что сказать, — похоже, пока что от нее не ждали какого-то конкретного ответа. До ее ушей донеслась странная музыка, не похожая ни на какую другую. Даже инструменты, на которых ее исполняли, были диковинными — ситар, виз, мягко звучащая табула. Звуки последней напоминали Лауре биение сердца. Казалось, что музыка несет какое-то послание, раскрывает смысл чувственности. Все отступало куда-то… Все, кроме инстинктов, эмоций и невысказанных вопросов, которые таились в душе Лауры.
Лаура почти не ощущала собственного тела, она чувствовала, что стыдиться и бояться ей нечего. Сознание перестало спорить с телом, ощущениями, чувствами. Она была готова исследовать тайны своей чувственности, глубинные секреты женской природы. Ее настоящую, подлинную сущность.
Девушка встала. Шпильки, которыми была закреплена ее модная прическа, волшебным образом выпали, и роскошные волнистые волосы с медным отливом рассыпались по плечам. Душа и сознание Лауры по-прежнему находились в плену музыки; девушка обрела новую свободу и легкость — чьи-то ласковые руки сняли с нее шелковое платье с отделкой из парчи, нижние юбки из тафты и кружев и даже тугой расшитый корсет. Она чувствовала, что окутана и защищена любовью, заботой, пониманием. Настороженность исчезла, осталось только желание узнать, ощутить нечто новое.
Внезапно она поняла, что лежит на каком-то мягком ложе наслаждений. Закрыв глаза, она прогнала все мысли, чтобы лучше чувствовать свою плоть. Ее теплую кожу ласкал нежный бархат цвета ночного неба с бронзовыми и малиновыми переливами. Лаура полностью отдалась своим ощущениям.
Из дальних углов убранной гобеленами комнаты струился красновато-золотистый свет немногочисленных лампад; Лауре казалось, что помещение, в котором она находится, то сжимается, то расширяется, подобно ее пульсирующему телу. Она вспомнила, что когда-то ей рассказывали о тантрической йоге — йоге чувств. Об умении управлять собой, продлевать наслаждение, усиливать его…
В ее кожу мягко, неторопливо, обстоятельно втирали пахнущие мускусом и жасмином масла. Залитое тусклым светом тело сверкало, как бриллиант.
Чья-то нежная плоть двигалась возле Лауры, ласкала и обследовала ее под тихий томный шепот:
— Твои груди — просто совершенство… я бы хотел вылепить твой бюст… прелестная Лаура! Мм… дорогая девочка! Мм… коснись меня… поцелуй… я тебе нравлюсь?
Ей не было дела до того, кто шепчет, эти нежные слова возле ее раскаленной плоти. Все происходившее с ней казалось таким естественным, почти неизбежным! «Разве дурно отдаваться чувствам и ощущениям, обретать удовлетворение?» — думала Лаура, не осознавая, что теряет над собой контроль. Вместе со сковывавшей ее одеждой она охотно отбросила последние оковы внутренних запретов.
Она обнимала, касалась, целовала, исследовала своим языком и чувствительными пальцами ту плоть, которая изучала ее. Прежде она никогда не знала подобной близости, не ощущала своей женской сущности!
Человеку, за которого она выйдет замуж, придется понять все, что произошло с ней этой ночью.
Фрэнк понял бы. Однако она предпочитала, чтобы он оставался ее другом, человеком, с которым можно делиться всем, чем угодно. Ей не хотелось, чтобы он становился ее ревнивым любовником или мужем.
Фрэнк Харрис, сидевший в тени со скрещенными ногами и наблюдавший за церемонией инициации Лауры, чувствовал, что должен овладеть ею. Она уже созрела… уже стояла на пороге главного открытия. Если он не возьмет ее сейчас, это не произойдет никогда. Он будет сожалеть об этом до конца жизни! Лаура… юная ученица… смелая… мужественная… любопытная! Она, наконец, созрела!
Ощущая пульсацию в паху, он начал подниматься и почувствовал, что кто-то толкнул его на подушку.
— Нет! — В этом слове, сказанном Трентом, прозвучала едва сдерживаемая ярость. — Извини, Фрэнк, но я буду первым. От меня ждут, что, в конце концов, я женюсь на этой маленькой сучке, которую уже наполовину приручил. Ей будет неловко признаваться мне в будущем. Понимаешь?
«Конечно, я понимаю», — возмущенно подумал Фрэнк, наблюдая за тем, как его так называемый друг едва ли не с ножом в руке прокладывает себе путь к жертвенному алтарю. Но ему не хватило смелости или безрассудства дать бой Тренту. Тут что-то было. Они оба что-то скрывали. Но что?
«Господи, она — прирожденная шлюха, — подумал Трент. — А держится как холодная кокетка. Ее следует выдать замуж и хорошенько объездить, как дикую кобылу. Она скоро выдохнется и подчинится хозяину».
Черт возьми, что она здесь делает? Изучает жизнь с помощью подруг-лесбиянок и похотливых индусов?
Ей пора узнать, что нельзя флиртовать безнаказанно! Пусть они подготовят ее получше. Это ей поможет. Он собирался сделать то, что ему следовало сделать четыре года назад, когда он застал ее обнаженной в ручье.
— Значит, вот что тебе нравится! Изображать из себя танцовщицу в индийском храме. Заводить зрителей своим танцем. Ты уже познала одну сторону чувственности — надеюсь, ты готова и для другой!
Внезапно из чьих-то мягких и нежных рук, которые вели ее к чему-то высшему, она попала в грубые мужские лапы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108