Ее голос стал мягче, когда она заговорила о своей любимой крестной матери, мадемуазель де Монтансье.– Хотя она пользовалась покровительством Марии-Антуанетты, но после свержения монархии стала на сторону народа и поставила несколько пьес, прославляющих республиканские добродетели. Однако патриотизм ее не спас, ее обвинили в участии в роялистском заговоре, разумеется, ложно, и в намерении сжечь Национальную библиотеку. А потом разоблачили как врага нации и посадили в тюрьму. Причем все это делали люди, посещавшие ее салон над кафе «де Шартр».– И никто не мог вступиться за нее и защитить?Розали покачала головой.– Она провела почти год в Petit Force Французская тюрьма (фр.).

. Мы ходили к ней – моя мама и я. Комитет общественного спасения разрешал посещать тюрьмы. Я боялась, что тюремщики не выпустят нас, что и нас бросят в камеру; мне до сих пор снятся эти кошмары. – Она опустила глаза и вздрогнула, когда он взял ее руку в свою.– Да, вы росли в трудную и мучительную эпоху, – мрачно заключил он.– Страх царил повсюду, он правил городом. Моих родителей тоже подозревали. Мама часто выступала на сцене Королевского театра в Версале – там было так красиво, говорила она мне, все золотое, голубое и цвета слоновой кости. В душе она оставалась верной монархии, хотя старалась это скрывать. Пока «Гранд-опера» была открыта, она продолжала работать, и я помню, как вечерами она возвращалась в слезах, ей было больно и тяжело выступать перед людьми, приговорившими королеву к смертной казни. Но она нравилась республиканцам, Бонапарту и jeunesse dorйe Золотая молодежь (фр.).

, и ее популярность помогла нам выжить.– А что ваш отец?– Теоретически он защищал права личности и, по британским стандартам, считался бы радикалом, но ему претила жестокость политики и политиков. И, по-своему, он был патриотом. Когда Франкер, директор Парижской оперы, поставил антианглийскую пантомиму, отец в знак протеста отказался играть в оркестре. Но мы не голодали, он сам сочинял музыку и давал уроки игры на скрипке, а мама много зарабатывала. В это время я тоже начала танцевать.От резкого порыва ветра на них посыпались пожелтевшие ивовые листья. Джервас приподнялся и воткнул один из них в волосы Розали.– У вас была очень интересная жизнь, Розали де Барант. В сравнении с ней моя кажется скучной и заурядной.Она взглянула на Джерваса, позавидовав его мирному, простому существованию.Он встал и произнес:– Я собираюсь научить вас бросать бечевку, мадемуазель. Вы быстро овладеете этим нехитрым искусством после сегодняшних наблюдений.Очевидно, он расценивал ее молчание как знак согласия и протянул ей удочку.Она с беспомощным видом взяла ее и спросила:– Что я должна делать?– Не беспокойтесь, я вам покажу.Он вынул свой кожаный бумажник, достал оттуда искусственную наживку – бабочку с красным оперением, черным туловищем и серебряными прожилками. Привязывая ее к бечевке, он объяснил:– Это меньший гребень.– У них такие глупые названия, – заметила Розали.– Сожмите удочку вот здесь, прямо под катушкой.Он помог ей выбрать правильное положение, его руки невзначай нежно прикоснулись к ней, и его дыхание согрело ее щеку.– Вот теперь правильно. Запомните, что вы должны стоять спиной против ветра. Хорошо. А сейчас попробуйте отпустить. Не надо дергать ствол, просто дайте удочке погрузиться в воду.У Розали ничего не получилось. Джервас подбодрил ее, сказав, чтобы она снова намотала катушку.– Вам надо все время смотреть на наживку, и если все будет правильно...– Она сдвинется!– Держите крепче, похоже, что рыба опять может клюнуть. Вы это почувствовали?– Кажется, да.– Дайте ей отплыть, но не очень далеко, а потом я помогу вам ее вытащить.– Но она уплыла, – пожаловалась Розали, дернув удочку. Добрая половина бечевки скрылась в воде.– Черт побери! Она заглотнула наживку и пошла на крючок как надо, но только на номер шесть. – Он наклонился и, увидев огорченное лицо девушки, мягко добавил: – Досадно, но ничего страшного. Я быстро все починю и налажу, а потом вы опять попробуете.Он достал из коробки катушку конского волоса и другую – из кишок и привязал к оставшейся бечевке.– Здесь нам пригодится крючок номер восемь, – объявил он и начал его прикреплять.«Терпение, – решила Розали, – совершенно необходимо для рыбной ловли».Следуя указаниям Джерваса, она вскоре оправилась от разочарования, воодушевилась, сумела как следует забросить бечевку и заслужила похвалу.Розали пришла в восторг, выловив с помощью герцога маленького голавля.– Надеюсь, что вы не устали от рыбных обедов, – поддразнил ее он, когда она положила свою добычу в корзину.Она засмеялась.– Jamais! Никогда! (фр.).

Кроме того, я еще ни разу в жизни не ела выловленную собственными руками рыбу.Ее кудри выбились из сколотого шпильками узла, а щеки раскраснелись от волнения и холодного ветра. Ее не беспокоили пятна грязи на платье или прилипшие к шали ивовые листья. Она впервые ощутила себя полной сил после того злосчастного вечера.Они спорили, кому нести корзину, и всю дорогу поздравляли друг друга с удачным уловом.
Матильда сидела в гостиной, склонившись над вязаньем. Выслушав их хвастливые рассказы, она сообщила, что Розали ждет письмо.– Оно такое толстое, что мне пришлось заплатить за него шесть пенсов, – сказала Матильда и передала его племяннице.Герцогу было любезно предложено кресло, но он отказался.– Кстати, я вспомнил, что должен написать несколько писем. – Он улыбнулся, поклонился дамам и отправился в гостиницу, оставив им корзину с рыбой.– Думаю, что оно от Мери Гримальди, – заявила Розали, взглянув на почерк на конверте, нагнулась над скамеечкой и сломала печать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75