– Странно, но никто не возражал, когда я девочкой танцевала на сцене.– В Париже, – надменно заявил Арман, – лучше ценят истинное искусство. В Королевском театре зрители привыкли разговаривать во время оперы, они свистят, когда им не нравятся исполнители, и прерывают их хлопками в самое неподходящее время. lis sont betes sauvages! Это дикие животные (фр.).

Розали рассмеялась и сказала:– Боюсь, что зрители в Седлерз-Уэллз раздражали бы вас еще больше. Кроме того, жалованье...– Возвращайтесь в мой театр, cherie, и скоро вам хватит денег на шелковые платья и украшения, идущие к вашим глазам, – не без изящества заметил Арман. – Паризо ко времени ухода со сцены скопила двенадцать тысяч фунтов, и не все от любовников. Постановщики будут вам хорошо платить, по меньшей мере, триста фунтов за первый год.– Как исполнительнице вторых ролей?– Mais non, вы будете солисткой!Его слова пробудили воображение Розали. Сезон в опере длился с конца декабря до начала августа, то есть неполных восемь месяцев, и триста фунтов равнялось тройному окладу Розали за тот же срок в Седлерз-Уэллз. Возобновить свою прерванную карьеру танцовщицы оперы было ее заветной мечтой. Если она осуществится, Розали сможет переехать в красивый и уютный дом, желательно, неподалеку от театра. «И тогда прощайте, наемные экипажи», – с волнением думала она.Она была окрылена новыми надеждами. Проходя мимо былых коллег, она молила Бога и судьбу, чтобы присоединиться к ним на сцене Королевского театра в Хеймаркет, и мысль о том, что ее будущее решится через несколько часов, не оставляла ее ни на минуту.Когда настало время возвращаться в Айлингтон, она извинилась перед хозяйкой.– Вы так быстро нас покидаете! – разочарованно проговорила миссис Хьюз, когда Розали поблагодарила ее за теплый прием.– Я и правда не могу больше оставаться, мадам. Сегодня вечером я танцую.– В таком случае не стану вас задерживать. Впрочем, подождите, я хочу вам кое-что показать. Идемте со мной в будуар.Розали проследовала за приятельницей по лестнице в маленькую комнату. Здесь стоял туалетный столик, покрытый розовым шелком, на котором она заметила несколько французских безделушек в стиле рококо. На стене висела большая картина, написанная маслом, в тяжелой золоченой раме. На ней была изображена хрупкая женщина в цыганском костюме. Изящно выгнув руку, она подняла высоко над головой бубен, украшенный малиновыми лентами. Фоном для портрета послужила парижская улица, хорошо знакомая Розали.– Я подумала, что вы с удовольствием встретитесь с ней вновь, – тихо сказала миссис Хьюз.– Oui, – прошептала Розали, не отрывая взора от смеющегося лица матери. – Теперь, зная, что вы ее сохранили, я могу легко вздохнуть. Ведь столько ее картин разошлись по коллекциям.– Разве она не продала их все?– Мы оставили себе другого Фаргонара и большинство моих детских портретов кисти месье Греза. Мама относилась к ним с особой нежностью, а знатоки ценили их не слишком высоко.– Вы не должны их никому отдавать. Берегите и другие вещи, доставшиеся вам от Дельфины. Любой предмет картина, или фарфоровый орнамент, или даже кусочек шелка – могут порадовать в трудную минуту.– Я знаю.– И никогда не забывайте, что вы можете доставить счастье людям своим талантом. Вспомните, с какой любовью вы слушали игру на скрипке вашего отца или наблюдали за танцем Дельфины! Они были так талантливы. И гордились вами, как и все мы. Они очень надеялись на ваш успех. Chere Розали, отказываться от драгоценного наследства нельзя.– Я отнюдь не собираюсь, – обещала девушка.В последний раз бросив взгляд на яркий холст, она добавила: – Да и не смогу. 3 Пошли, Природа, дочь свою скорейПлясать на землю, покорять людей. Уильям Каупер Герцог Солуэй получил визитные карточки с приглашениями от владелиц знаменитых лондонских салонов, однако ему совсем не хотелось танцевать, и этим угрюмым поздним вечером он предпочел бы остаться дома.Все же он принял несколько приглашений, с грустью представив, как ему придется стоять в переполненных залах и делать вид, будто его интересуют юные девушки из общества, изо всех сил старающиеся привлечь его внимание.Теперь, отправив своего подопечного в Харроу, он наконец почувствовал мир в душе. Отныне он был свободен и мог с радостью посвятить себя в уединении любимым занятиям – чтению газет, писанию писем своему дворецкому в Хабердин и матери в Шропшир. Когда позволяла погода, он ехал в парк, а если у него не было никаких дел, отправлялся в один из клубов или обедал с близким другом, маркизом Элстоном.Не прошло и недели, как лорд Свонборо прислал ему письмо. В мальчишеских каракулях угадывалось отчаяние. «Харроу это тюрьма, – писал он, – надзиратели скоты, и меня уже дважды лупили без всяких причин». Зная любовь Ниниана к провокациям, его опекун отнесся к такому сообщению без особого доверия, но решил отправиться в воскресенье в Харроу.Отвечая Ниниану, он сообщил о своем намерении и получил короткую записку. Мальчик требовал, чтобы опекун привез с собой мадемуазель де Барант.Эта детская влюбленность в танцовщицу привела Джерваса в замешательство и в то же время огорчила его. Он не знал, где она живет, не представлял, с какой стати ей откликаться на предложение нахального мальчишки, которого она и видела-то всего два раза в жизни. Но разочарованный Ниниан вполне мог устроить скандал, и Джервас подумал, что ему стоит разыскать Розали и уговорить ее поехать, а при случае и сломать ее сопротивление.Отправив печальное объяснение лорду Элстону, с которым они договорились отправиться на бал, он послал лакея в Седлерз-Уэллз и велел ему заказать ложу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75