– Ты такая хорошенькая, что меня ни капли не удивляет, что пара самоуверенных молодцов добивалась твоей благосклонности. Кто они такие?– Грубиян – это мистер Бекман. К счастью, лорд Свонборо, мальчик, о котором я тебе говорила, сумел его отпугнуть. А что касается второго – в какой-то степени он виноват. – На губах Розали заиграла легкая улыбка. – Между нами говоря, я так и не научилась флиртовать. Мама почти не отпускала меня, когда мы переехали в Лондон. Она сопровождала меня на занятия и репетиции и всегда оставалась за кулисами во время спектаклей в Опере. В Айлингтоне я была вне опасности, мистер Дибдин – человек очень строгих нравов. Он запрещал актрисам и танцовщицам общаться с поклонниками. Не то чтобы мне это нравилось, – добавила она. – Я дала обещание отцу и не намерена его нарушать.– У тебя просто не возникало искушения, – лукаво заметила Матильда.– N’importe Неважно, не в этом дело (фр.).

. У меня очень сильная воля, и я рано приучила себя быть верной данному слову. Я училась в школе при монастыре, которая потом сгорела, и моим крестным отцом был аббат.– Судя по всему, он был на редкость земным человеком, несмотря на свой сан.– Верно, – согласилась Розали.– Очевидно, Дэвид водил тебя в церковь после того, как вы перебрались в Англию?– Иногда, и я там слушала органную музыку.– Насколько я могу судить, при всем твоем целомудрии ты не ревностная католичка, а невежественная англиканка. Для тебя единственная разница между католическим священником и англиканским пастором только в том, что один не может жениться, а другой может. Да, результат твоего религиозного воспитания плачевен.– Папа был свободомыслящим человеком, – попыталась защититься Розали. – Он любил говорить, что добро и зло – это понятия, а не догмы, а истинное для одного может быть совершенно ложным для другого.– Похоже, что он утратил моральные принципы после стольких лет жизни в стране, управляемой радикалами и атеистами.– Но он считал, что лучше верить в Бога, пусть и по-своему, чем ни во что не верить. Он также говорил, что любой документ, утверждающий права личности, дает человеку возможность выбрать близкую ему по духу религию, равно как и правительство. Удивительно, что его не посадили в тюрьму, – задумчиво проговорила она. – Он ни от кого не таил и открыто выражал свои взгляды.Матильда рассмеялась.– Боюсь, что эта фамильная черта всех Лавгроувов. И вот тебе мой совет: отложи моток. Тебе нужно поднять настроение, а ты предаешься мрачным мыслям. Дай-ка я расскажу тебе одну историю. Мне ее недавно поведала соседка.Розали послушалась, но так и не смогла сосредоточиться и внять рассказу мисс Оуэнсон. Она долго держала на коленях книгу, не раскрывая ее, и смотрела на горящий в камине огонь.Несколько недель Розали старалась не обращать внимание на боль в лодыжке и надеялась, что от постоянных упражнений ей станет лучше. Теперь она была готова согласиться со словами Матильды и признать, что растяжение оказалось тяжелым, а до выздоровления еще далеко. Как выяснилось, лечение было еще опаснее вывиха, – затянувшаяся неподвижность стала злейшим врагом танцовщицы. Ее руки ослабели от бездействия, а когда она напрягала мышцы икр и бедер, то не ощущала их упругости и силы. Но даже если ей не суждено вернуться на сцену, она сможет сохранить выработанную годами осанку. Ее ноги легко способны встать в первую позицию, сгибаться, принимая форму арки, и двигаться по диагонали, а не прямо.Тишина и спокойствие Бибери невольно рождали в ней тревогу, а мысли о будущем повергали в отчаяние. Тянулись однообразные дни, а она все сидела в своем инвалидном кресле у окна. Когда Розали уставала смотреть на реку и мельницу, то ее внимание переключалось на приезжающих и отъезжающих в соседнем гостиничном дворе. Она скучала по Лондону, его шумным улицам с вереницей карет, магазинам с дорогими товарами, что были ей не по карману, и по театрам, в которых она выступала.Она нахмурилась и перевела взгляд вниз на перевязанное колено, моля судьбу отпустить ей еще несколько лет для танцев. Оставить работу, похоронить свой талант в двадцать один год было бы слишком странно, и она старалась о этом не думать.Бибери располагался как бы в центре треугольника, состоявшего из трех городов – Нортлича, Фейфорда и Сиринчестера. Достопримечательностей в селении было немного – замок, старинная церковь с башенными часами и уютная гостиница «Лебедь» с пристройками, тянущимися вдоль берега реки Коли. Через нее вел прочный каменный мост с тройной аркой.Хозяин гостиницы приятно удивился, когда к его двери подъехала карета, и самонадеянно решил, что Джервас у него переночует.– А может быть, вам нужны лошади до следующей остановки в Глочестере, сэр? – полюбопытствовал он и с гордым видом указал на свою большую конюшню и каретный двор.– У меня нет точного плана на будущее, – откликнулся Джервас. – На моих форейторов нужно накормить и напоить. И моего слугу тоже.– А как же вы, сэр?– Сейчас мне ничего не нужно, прежде я должен встретиться с мадемуазель де Барант. Возможно, вы с ней знакомы?Хозяин гостиницы покачал лысеющей головой.– Не могу сказать, что мне известно это имя.– Не приезжала ли сюда из Лондона какая-нибудь молодая особа?– У мисс Лавгроув сейчас гостит ее племянница, и я слышал, что раньше она жила где-то в окрестностях Лондона. Она служит в театре, хотя, глядя на нее, вы никогда об том не подумаете. Она очень скромная и робкая. И всегда была такой.– А как мне найти дом мисс Лавгроув?Хозяин указал на особняк по соседству с гостиницей. Он был выстроен из того же светлого, выцветшего камня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75