– Он получил серьезное ранение, и это обрекло его на медленную и мучительную смерть. Но он был прирожденный лидер. Если бы ты только видела его, Присцилла! Он обладал редкой смелостью и уверенностью в себе. Мендес организовывал пленных, приободрял их, порой заставлял смеяться, и кое-кто из них выжил только благодаря ему. Он немного знал медицину и ухаживал за ранеными, сколько ему позволяли силы. Он помог и мне: промыл рану и предотвратил заражение с помощью одного из известных ему растений, найденных там же, в развалинах. Так мы стали друзьями. При сложившихся обстоятельствах дружба наша окрепла быстро. Алехандро был самым старшим из пленных, и мы относились к нему как к отцу.
Снова наступило продолжительное молчание. Брендон смотрел на реку, по которой медленно дрейфовала вниз по течению большая баржа. С такого расстояния она казалась игрушечной. Пароходный свисток раздался где-то далеко и слабым эхом долетел до холма.
– Так прошло несколько месяцев… несколько месяцев в мексиканском аду. Наконец в Техасе стало известно местонахождение военнопленных, и туда послали спасательный отряд. Однако центристы имели свои источники информации, и скоро наши тюремщики засуетились. Они хотели узнать, когда и как предпримут попытку вызволить нас. Начались избиения и пытки. Никто из пленных ничего не знал, но нам не верили. Несколько человек замучили до смерти… другим тоже досталось…
Присцилла вгляделась ему в лицо и угадала, что Брендон тоже получил свою долю мучений. Сама того не замечая, она накрыла своей его руку, опирающуюся о землю.
– Поняв, что избиениями и пытками ничего не добиться, мексиканцы перешли к расстрелам, надеясь, что страх за жизнь, свою или товарищей, развяжет кому-нибудь язык. – Голос его дрогнул. – Убивали по человеку в день.
– Это ужасно!
– Еще ужаснее, что перед этим мы тянули жребий. К тому моменту как короткая соломинка попалась мне, было уже расстреляно пятнадцать человек. И знаешь, я обрадовался! Честное слово. Я смертельно устал от этого подобия жизни, от голода, жажды, боли и сознания того, что товарищи один за другим умирают и ты бессилен это изменить… одним словом, на рассвете за мной должны были прийти.
Он попытался продолжать, но не мог. Присцилла прокляла ту минуту, когда затеяла этот разговор.
– Не продолжай, – тихо попросила она. – Все это в прошлом, и если тебе так больно…
– Нет! – резко возразил он. – Я расскажу все, раз уж начал. Кроме того, я не хочу, чтобы ты ломала голову, гадая, что же все-таки случилось. Ты должна все узнать… даже если потом станешь презирать меня.
Боже милостивый, зачем она открыла ящик Пандоры?
– Но, Брендон…
– Ночью, когда все, кто мог, спали, ко мне подполз Алехандро. Вернее, он двигался на четвереньках, потому что у него уже не было сил подняться. Он сказал: «Позволь мне пойти вместо тебя! Мне осталось жить считанные дни, а у тебя впереди вся жизнь». По крайней мере я не сразу ухватился за его предложение – очевидно, во мне вес же оставалась унция совести.
– Брендон, перестань!
– Я сказал, что в жизни не слышал ничего более безумного, спросил, за кого он меня принимает. Я хотел бежать от этого искушения и начал пробираться в другой угол грязного помещения, кишащего вшами. Если бы я ушел тогда, то разделил бы участь тех пятнадцати, но он не отставал от меня, а все полз за мной и все говорил, говорил. Я слышал его громкое дыхание, оно казалось мне скрежетом, громоподобным скрежетом под полуразрушенным сводом. И я не выдержал, я начал слушать.
Он умолк, вспоминая.
«Ты должен согласиться, Брендон. Я прошу об этом как об одолжении».
«Зачем тебе это, Алехандро? Не сегодня, так завтра настанет мой черед».
«Каждый прожитый день – дар судьбы. Если ты согласишься, то проживешь хотя бы еще один день, а я умру достойно, как солдат, а не сгнию от раны. Но даже не это главное… Главное, что судьба порой придерживает про запас сюрпризы. Кто знает, как все обернется?»
– Алехандро просил меня позволить ему умереть достойно, как солдату на поле боя. В тот момент… не знаю, не могу сказать… должно быть, я очень хотел поверить ему, потому что его слова показались исполненными смысла. Вероятно, в глубине души я хотел жить… – Сделав над собой усилие, Брендон встретился с Присциллой взглядом. – И я совершил этот низкий поступок. Я позволил ему пойти вместо меня. Поскольку мексиканцы не знали, кто вытянул жребий, они, как обычно, взяли стоявшего у двери, вывели его под лучи восходящего солнца и расстреляли. Я слышал звук мушкетных выстрелов и никогда его не забуду. Казалось, пули входят не в его плоть, а в мою.
Присцилла потянулась к нему, но он отстранился.
– А теперь скажи, кем надо быть, чтобы поступить так?
– Но почему ты так мучаешься, Брендон? Ведь этот человек и в самом деле умирал. Он погиб смертью солдата..?
– Ты не понимаешь! – крикнул он. – Даже если Алехандро был прав, если чувствовал, что помощь близка, это ничего не меняет! На другой день мой брат и его люди совершили прорыв и вызволили нас. Старик мог бы дожить до этого. Что такое я по сравнению с ним? Он был великий человек, а я… я ординарный. И потом, какая разница, был он прав или нет. Этот поступок важен больше всего для меня, для меня самого! Как мне уважать себя после этого?
Присцилла прижалась к нему и обвила его шею руками. Она положила его голову себе на плечо, чтобы он не видел слез, тихо струящихся из ее глаз.
– Мой дорогой, в этом мире нет ничего случайного, – говорила она, поглаживая его по волосам. – Думаю, Алехандро Мендес обладал даром провидца. Он знал, что ты еще обретешь смысл жизни, многое сумеешь, узнаешь и увидишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132