— Я уже ничего не жду от Горы, — говорил он. — Но большинство в Конвенте — молодежь, она будет меня слушать.
Жена и две дочери Дюпле ждали Робеспьера на пороге дома.
Завидев его издали, они бросились навстречу. Он успокоил их. Все вошли в проход, ведущий к дому столяра. Дверь за ними захлопнулась.
Я пошла назад; любопытство заставило меня пойти вслед за этим человеком, и теперь я вернулась по улице Сент-Оноре и направилась по ней в другую сторону — в сторону дворца Эгалите.
Несмотря на поздний час, на улицах было людно. В жилах столицы бешено пульсировала кровь. Одни люди с таинственным видом выходили из домов, другие с не менее таинственным видом входили в дома; прохожие перебрасывались словами через улицу; домоседы, стоя у окон, подавали друг другу знаки.
Дойдя до конца Железного Ряда, я свернула на улицу Тампль и дошла до Жемчужной улицы.
Она была плохо освещена; с трудом можно было разобрать номера домов. Однако мне показалось, что я добралась до дома номер 460.
Но я не решалась постучать в дверь узкого прохода, ведущего в этот мрачный дом, на фасаде которого не светилось ни одного окна.
Вдруг дверь открылась и на пороге показался человек в карманьоле, с толстой палкой в руках.
Я испуганно отшатнулась.
— Чего ты хочешь, гражданка? — спросил он, стуча своей палкой по мостовой.
— Я хочу поговорить с гражданином Тальеном.
— Откуда ты?
— Из тюрьмы в монастыре кармелитов.
— Кто тебя прислал?
— Гражданка Тереза Кабаррюс. Человек вздрогнул.
— Ты говоришь правду? — спросил он.
— Проводи меня к нему и сам увидишь.
— Идем.
Человек приоткрыл дверь. Я проскользнула в проход; он пошел впереди меня и поднялся по слабо освещенной лестнице.
Послышался многоголосый шум: похоже, люди ожесточенно спорили.
По мере того как я поднималась, голоса становились отчетливее.
Я услышала имена Робеспьера, Кутона, Сен-Жюста, Анрио.
Голоса доносились с третьего этажа.
Человек с палкой остановился перед дверью и распахнул ее.
Поток света хлынул на лестницу; увидев человека с палкой, все замолчали.
— Что случилось? — спросил Тальен.
— Тут женщина, она вышла из тюрьмы в монастыре кармелитов и говорит, что хочет сообщить новости о гражданке Терезе Кабаррюс.
— Пусть войдет! — живо вскричал Тальен.
Человек с палкой отошел. Я сбросила накидку на перила лестницы и вошла в эту комнату, где при виде меня все застыли.
— Кто из вас гражданин Тальен? — спросила я.
— Я, — ответил самый молодой из присутствующих. Я подошла к нему.
— Меня прислала гражданка Тереза Кабаррюс. Она сказала: «Отнеси эту прядь волос и кинжал Тальену и скажи ему, что послезавтра я предстану перед Революционным трибуналом, поэтому, если через двадцать четыре часа Робеспьер не умрет, значит, Тальен — подлый трус!»
Тальен схватил прядь волос и кинжал.
Он поцеловал прядь и поднял вверх кинжал.
— Вы слышали, граждане? Вы вольны не издавать завтра указ о привлечении Робеспьера к суду, но если вы так поступите, я заколю его вот этим кинжалом, и мне одному будет принадлежать честь освобождения Франции от тирана.
Все присутствующие в едином порыве протянули руки к кинжалу Терезы Кабаррюс.
— Клянемся, что либо мы завтра умрем, либо освободим Францию!
Тальен обернулся ко мне:
— Завтра произойдет великое событие, которое можно сравнить с падением Аппия или убийством Цезаря. Если хочешь, приходи завтра на заседание, а потом все расскажешь Терезе.
— Да, но если вы хотите добиться успеха, — произнес чей-то голос, — не вступайте в споры, не давайте ему слова. Смерть без лишних слов!
— Браво, Сиейес! — закричали голоса. — Ты даешь мудрый совет, и мы ему последуем!
20
Тальен непременно хотел, чтобы человек с палкой — а он был не кем иным, как его телохранителем, — проводил меня.
Я вернулась к г-же де Кондорсе тем же путем, которым шла к гражданину Тальену. У меня было странное чувство: я стала связующим звеном между карающей десницей и сердцем злодея.
Я дала вовлечь себя в политические события, и что бы ни произошло завтра: заколет ли Тальен Робеспьера, заколют ли самого Тальена — и в том и в другом случае это я вложила кинжал в руку убийцы.
Пока кинжал был у меня в руках, пока мной двигало желание спасти моих подруг, я об этом не думала; но как только он перешел в руки Тальена, я становилась его сообщницей. Лихорадочное возбуждение, которое не оставляло меня, пока я не выполнила данного мне поручения, покинуло меня, как только я снова вышла на улицу. Шум утих; однако улица Сент-Оноре по-прежнему была людной, только прохожие шли теперь поодиночке, не кучками. Любопытство привело меня к дому столяра Дюпле. Все было закрыто, ни один луч света не просачивался наружу. Что делали жившие в нем люди? Спали сном праведников или молча сновали из угла в угол, не находя себе места от беспокойства?
Я поблагодарила человека с палкой и дала ему серебряную монету. Он взял ее со словами:
— Я беру ее из чистого любопытства, гражданочка: уж больно давно не видел серебряных монет!
Поднявшись к себе на антресоли, я затворила жалюзи, но стала смотреть сквозь них, оставив окна открытыми; мне не спалось.
Я очень тревожилась за моих подруг.
Завтра вечером все решится. Я не боялась за свою жизнь, бестрепетно смотрела на нож гильотины, и не мигая глядела на солнечные блики на этом ноже, обагренном кровью тридцати человек, — но я дрожала за этих двух женщин, с которыми познакомилась всего несколько дней назад, чужих мне, но раскрывших мне объятия, когда все от меня отвернулись.
По тому, что я увидела вечером у кордельеров, я могла судить о влиянии, которое имел Робеспьер на толпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161