– Какой ужас! – громко сказал принц Ольденбургский, и все закивали, хотя истинный ужас неизвестности и ожидания остался в гостиной, а здесь, в этой чисто прибранной, затененной комнатке, глядя в лицо покойного, на котором камердинер успел припудрить синеватые пятна, все должны были испытать мгновенное облегчение – смерть, слава богу, выглядела пристойно.Через десять минут, провожая австрийского посла к его карете, Шувалов говорил:– Не называя лица, от чьего имени я выступаю, хотел бы заявить вам, граф, следующее: весьма нежелательно, чтобы его величество император Франц-Иосиф узнал о преступлении раньше, чем станет известно имя преступника…Иван Дмитриевич случайно подслушал этот разговор, когда обследовал замок на парадном.– Мой долг, – холодно отвечал Хотек, – сегодня же послать в Вену телеграфную депешу. Я подозреваю, что Людвига убили члены «Славянского комитета». Они способны на все. Вся ваша печать заполнена их воплями о том, будто мой государь притесняет славянских подданных. Эти господа мечтают о войне между нашими империями. Кстати, сегодня на мою жизнь тоже совершено покушение.– Боже мой! Как?– Утром кто-то бросил в мою карету кусок кирпича. Да! Он пролетел в дюйме у меня над головой, а я сидел без шляпы.– Я немедленно отдам приказ об охране посольства, – сказал Шувалов.– Благодарю.– На выезде вас будет сопровождать казачий конвой.– Надеюсь, вы не ограничитесь этими мерами, – С помощью лакея Хотек забрался на подножку, затем, передохнув, сложился в три погибели и задвинул свое длинное, по-старчески сухое тело внутрь кареты, откуда его тащил на себя другой лакей.Глядя вслед отъезжающей-карете, Иван Дмитриевич подумал, что при успешном завершении дела можно получить не только русский, но и австрийский орден. Хорошо бы! В России даже самый плюгавенький заграничный крестишко открывает многие двери: не выскочка, значит, не шпынок безродный, раз иностранный государь заметил и увенчал.С этой мыслью Иван Дмитриевич продолжал осмотр княжеского особняка. Дом был двухэтажный, весь нижний этаж занимал князь, верхний пустовал. От прихожей и вестибюля начинались два коридора: один вел налево, в господские покои, другой – направо, в людскую половину и кухню. На ночь в доме оставался лишь камердинер, имевший отдельную каморку. Остальные комнаты людской половины были заперты. Кучер и кухонный мужик жили на дворе, при конюшне, а берейтор и повар нанимали квартиры в городе. Все мужчины. Князь был старый холостяк и женской прислуги не держал. При допросе, на который всех этих людей по одному звали в гостиную, Иван Дмитриевич убедился в полной их невиновности. Никто не юлил, на вопросы отвечали спокойно, толково, да и чутье подсказывало, что нет, не виноваты. Певцов сидел на диване, слушал. Видимо, начало пути он решил одолеть вместе с напарником, а уж потом забежать в конец и двинуться ему навстречу.Та половина жизни князя, вернее, треть или даже четверть жизни, которую он проводил дома, обрисовалась быстро. Князь был человек светский, семейными обязанностями не обремененный, как, впрочем, и служебными – время от времени посещал парады на Марсовом поле и стрельбы на Волковом. Изредка бывал на маневрах, предпочитая кавалерийские. Днем он ездил с многочисленными визитами, вечером часок-другой отдыхал у себя, а ночь проводил в гостях или в Яхт-клубе, за игрой. Возвращался под утро. Иногда привозил женщин.Накануне князь появился дома около восьми часов вечера, два часа спал, затем отправился в Яхт-клуб. Уезжал он всегда на своих лошадях, но без берейтора, а обратно нанимал извозчика. Кучера сразу же отпускал. Тот, вернувшись, лег спать; кухонный мужик, его сожитель, уже свал, а берейтор и повар еще с ужина ушли к семьям.Из Яхт-клуба князь возвратился в пятам часу утра, как обычно. Швейцара он не держал, ключ от парадного носил при себе. Камердинер, обязанный ждать приезда барина, помог ему раздеться, проверил, заперто ли парадное (было заперто), и лег в своей каморке. Ночью ни шума, ни криков не слыхал.– Пьяный был? – спросил Иван Дмитриевич.– Господь с вами! В рот не брал.– Да не ты. Барин.– Чуток попахивало.Оставшись наедине с Певцовым, Иван Дмитриевич изложил ему свои сомнения. С верхнего этажа попасть в квартиру никак нельзя, это проверено. Замок на парадном не взломан, черный ход закрыт, в окнах все стекла целы. Тогда каким образом убийцы проникли в дом?– Князя убили не простые воры, – сказал Певцов. – У них все было предусмотрено заранее. Как-нибудь ночью подкрались к двери, натолкали в скважину воску и по слепку сработали ключ.Взвыли дверные петли, жандармский унтер Рукавишников, шагнув к Певцову, доложил:– Согласно вашего приказания… Вот! – и протянул серебряную мыльницу с вензелем фон Аренсберга; ее нашли при обыске у камердинера.– Видите! – возликовал Певцов. – А вы говорили… Спер, шельма, под, шумок! Убийцы не за тем приходили…Камердинер, вновь призванный на допрос, плакал, валялся в ногах и божился неведомо в чем.– Перестань реветь! – гаркнул Иван Дмитриевич. – Отвечай, зачем князь велел разбудить себя в половине девятого?– Бес попутал! – рыдал камердинер. – Ничего не знаю!Позвали кучера. Тот поклялся, что никто ему не приказывал с утра подавать лошадей.– Князь кого-то ждал к себе, – заключил Певцов, и это была его первая мысль, с которой Иван Дмитриевич мог согласиться.– К половине девятого или к девяти покойный ожидал какого-то визитера, – повторил Певцов, считая, видимо, что его проницательность не вполне оценили. – Вы поняли? А сейчас я откланяюсь и начну действовать по своему плану.
* * * После отъезда Певцова подкрепились в кухне холодной жареной свининой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47