о неожиданно посетившей их мысли, что Ирен могла сказать что-нибудь существенное своему мужу или подруге; о приезде сюда; о чёрном человеке, метнувшемся от квартиры к лифту, когда Надежда взбежала на площадку между этажами; об открытой двери и лежащем на полу прихожей человеке с простреленной грудью.— Петенька! — вскрикнула Лиза и прижала ладони к побелевшим впалым щекам. — Он… он…— Жив, — торопливо успокоила Надежда. — Славик сказал, что стреляли из пистолета небольшого калибра. Пуля зацепила ребро и ушла вбок, прострелено лёгкое, но другие жизненно важные органы вроде бы не задеты. Много крови он потерять не успел, мы с Эдиком сразу же запеленали его, как мумию… Простите… я хотела сказать, туго перебинтовали.— А кто такой Славик? Врач?— Военный хирург, замначальника отделения в госпитале Бурденко. Мой давний поклонник. Я звонила ему почти невменяемая, он решил, что ранили меня и примчался сюда за тридцать пять минут. Наверное, рекорд установил. У меня есть ещё один знакомый хирург, но не военный, к тому же он не позволяет мне вертеть собой так, как Славик… Да и Славу пришлось едва не на коленях умолять, чтобы он спрятал раненого у себя в госпитале и ничего не сообщал милиции. Он сказал, что из-за меня вся его карьера может полететь к чёртовой матери. Наверное, придётся теперь выходить за него замуж…— Почему?— Почему придётся выходить замуж?— Нет, почему вы попросили его ничего не сообщать милиции?— По многим причинам. Главным образом, для того чтобы до Пети не добрался убийца. Милиция вряд ли поставит около него круглосуточный пост, поэтому чем меньше людей знает о его местопребывании, тем в большей он безопасности. Ну, и ещё из-за Эдика. Его и так можно считать лучшим подозреваемым года. В первом убийстве его даже Ирен подозревала… то есть не подозревала, но не исключала его причастности. Потому и приехала на следующий день предупредить, что ничего предпринимать не собирается. И тем самым снабдила Эдика отличным мотивом для её убийства — так наверняка решит следствие. Когда Ирен сбили, Эдик бродил где-то по городу, размышлял над её рассказом, алиби у него нет. В тетрадке Мыколы — явная на него наводка. А когда Мыкола исчез, у Эдика было похмелье, он сидел дома. Опять без алиби. Если бы мы вызвали милицию и сообщили, что в мужа Ирен практически на наших глазах стрелял некто в чёрном и больше мы о нем ничего сообщить не можем, они без особого напряжения навесят на Эдика все. Я-то знаю, что он не мог стрелять, потому что бежал за мной, отставая на пролёт или два, но мне, скорее всего, не поверят. «Вы кто? Подруга? А сюда зачем явились? Помогали подозреваемому? Ну-ну!»— Но Петенька придёт в себя и скажет им, что это был не Эдик.— Во-первых, не обязательно. Стрелок был в какой-то тёмной штуковине вроде вязаной шапочки, натянутой на лицо. Во-вторых… — Надежда замялась, но все же закончила с мрачной решимостью: — неизвестно, придёт ли он в себя.— Как?! — Елизавета вскочила. — Вы же говорили, что ранение не тяжёлое…— Да, но Славику очень не понравилось его сердце. Петенька был сердечником?Лиза тяжело опустилась в кресло.— У него был микроинфаркт, когда Тася… Ирен умерла. Его не хотели отпускать из больницы, а он все равно ушёл. Из-за Мишутки.Надежда вздрогнула и посмотрела в сторону малыша. Тот крепко спал прямо на ковре, прижимая к себе яркий пластмассовый паровоз.— Как вы его назвали?— Мишутка. Это Ирен его так звала. А Петенька — Микки. Бедный мальчик! В полтора года потерять мать и чуть не потерять отца… Все же я надеюсь, что Петя справится. Должен справится ради Мишутки.Они помолчали. Елизавета встала с кресла, взяла малыша на руки и положила его в кроватку.— Так вот, значит, куда она ездила, — пробормотала она как бы про себя, вернувшись в кресло. — К Эдику… А я понять не могла, как она на улице очутилась. Больная совершенно. Ночью у неё градусник зашкаливало. Господи, почему я домой пошла, почему не осталась её сторожить? Эх, Таська, Таська, что же ты натворила!..— А почему — Таська? — осторожно спросила Надежда.— Так её звали… раньше. Она не любила своё имя. Таисья значит счастливая, а у Таськи жизнь была… не дай бог никому. После того как её мама умерла, она поменяла имя на Ирину. Хватит, сказала, мне счастья, теперь хочу покоя. Вот и успокоилась… — Лиза заплакала.Надежда неловко заёрзала в кресле. Она не умела утешать, если горе было настоящим, непоправимым. Слова сразу становились бессмысленными и фальшивыми, жесты, вроде пожатия руки, — нарочитыми и неуклюжими. Единственный приём, который иногда срабатывает, — попытка отвлечь внимание.— Скажите, Петя — священник? — спросила она, словно не замечая Лизиных слез.Сработало!— Нет. А почему вы так решили? — удивилась Лиза.— Понимаете, когда я добежала до него, он ещё был в сознании. И даже пытался что-то сказать. Мне послышалось: «мой сан!» Показалось, наверное.По шишковатому лбу пробежала волна — Елизавета сосредоточенно нахмурилась, потом лоб разгладился.— А! Это он, наверное, про Мишутку. Son — сын. Таська разговаривала с малышом по-русски, а Петя только по-английски, чтобы мальчик с детства знал второй язык. Петенька по-английски говорит совершенно свободно и почти без акцента, только употребляет много американизмов. Конечно, произношение не оксфордское… — Лиза осеклась и недоуменно воззрилась на визави, которая вдруг расплылась в улыбке.— Так значит, он меня не собачкой обозвал! — туманно объяснила Надежда. — Не собючи, а so beauty — такая красавица.— Кто обозвал? Петенька? — не поняла Елизавета.Серия звонков — три коротких, два длинных, три коротких — перебила Надин ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105