– Так, хорошо, – угрожающе сдвинул брови Муромцев, – значит, остается Мария Николаевна Муромцева. Жаль, что моя любимая дочь пренебрегла отцовским благословением.
– Я думаю, что у истории с Псалтырью есть какое-то другое объяснение, – поспешила исправить ситуацию Полина Тихоновна, тщательно скрывающая обиду на племянника – почему он не рассказал ей про Псалтырь? Может быть, ничего и не произошло бы, и сегодняшней сцены не было бы, и все бы наслаждались летним отдыхом... Впрочем, ее обида почти уравновешивалась сознанием того, что и она кое-что скрыла от любимого племянника...
– Ну что ты молчишь, душа моя? – продолжил профессор, играя желваками на скулах.
– Я думаю, – ответила Мура. – А действительно, получается, что невеста князя – это я.
– Что ты такое говоришь, доченька? – всплеснула руками Елизавета Викентьевна. – Опомнись! Как же такое может получиться?
– Но Клим Кириллович и в самом деле рассказал мне про встречу с попом, показал Псалтырь, и я ее взяла...
– Час от часу не легче! – вскричал окончательно разгневанный профессор. – Если ты взяла ее, то немедленно неси ее сюда! Возможно, ее и искали те, кто арестовал Клима Кирилловича? Может быть, она и спасет его? Что в ней?
Мура не двинулась с места. Она подняла глаза и перевела их на Глашу: горничная стояла как изваяние, прижав к лицу обеими руками белый фартук – над ним недвижно горели ужасом два круглых карих глаза.
– Ее нет. – Мура выдержала паузу. – Она исчезла...
– Как – исчезла?! Как в доме может что-то исчезнуть? – Страшное подозрение закралось в душу крупного химика, уважаемого в Петербургском университете профессора, друга Дмитрия Ивановича Менделеева. – Вы что, здесь спиритизмом опять занимались?
Профессор чувствовал, что начинает задыхаться от возмущения: чем дальше продвигалось его расследование, тем больше алогичного и дикого приходилось ему узнавать.
– Я еще не сказала, папочка, о том, что на Псалтыри была надпись, – виновато продолжила Мура. – Там было написано: «ТСД. Саркофаг Гомера».
– Ну и что? – вскинул левую бровь профессор. – Какой смысл в этих дурацких словах?
– Из-за саркофага Гомера граф Сантамери вызвал на дуэль доктора, к счастью, недоразумение разрешилось, – пояснила Елизавета Викентьевна.
– А какое отношение к этой истории имеет Сантамери, он чгго – французский шпион? Вы что, тут подводные лодки взрываете? – взревел профессор.
– Сантамери ни при чем. Его интересует только саркофаг, – поспешила включиться Брунгильда, – старая гробница, которую граф хочет купить. Они с Климом Кирилловичем из-за возраста камня повздорили.
– Да-да, Климушка мне рассказывал, – подхватила Полина Тихоновна, – там еще наш Пузик вытащил какую-то палку.
– Наш! Пузик! Неужели он уже наш? – вздохнул профессор. – Продолжайте, прошу вас. Я вижу, у вас здесь немало интересного произошло в мое отсутствие. Итак, князь застрелился, невеста без места, граф Сантамери, вероятно, погиб-таки на дуэли, поскольку я его не вижу, Псалтырь исчезла, зато Пузик вытащил какую-то палку.
Женщины растерянно переглядывались, как бы не решаясь сказать что-то важное.
– Я смотрю на вещи просто, – заявил профессор, – никакой мистики. Если Псалтырь и пропала, то значит, кто-то ее украл. Кто?
Женщины молчали.
– Я надеюсь, господин профессор, вы меня не подозреваете? – С оскорбленным видом Ипполит Прынцаев встал со стула и уперся ладонями в стол. – Я здесь единственный посторонний... И я, конечно, не граф Сантамери – он ведь вне подозрений, ясно.
– Ах, голубчик, не морочьте мне голову, – с досадой отмахнулся профессор, – я просто думаю. И никто не хочет мне помочь.
– Господин профессор! – раздался откуда-то со стороны сдавленный голос. – Господин профессор!
Николай Николаевич Муромцев встрепенулся и увидел, что голос исходит от окна, возле которого стоит горничная Глаша, терзающая обеими руками белый фартук.
Профессор поднялся со стула и подошел к ней. Он положил ей руку на плечо и сказал как можно мягче:
– А про вас-то я и забыл совсем, что непростительно. Вы – девушка серьезная, без всяких глупостей в голове. Вы должны что-нибудь важное знать, помогите старику разобраться. – Он подвел Глашу к столу и усадил на свое место. Она не поднимала глаз, и Николай Николаевич заметил, что его домочадцы с каким-то странным жалостливым выражением лиц наблюдают за горничной.
– Ничего не бойтесь, Глафира, успокойтесь. Скажите, что вы думаете обо всем том, что здесь говорилось. – Голос профессора приобрел необычайную ласковость и вкрадчивость.
– Я думаю, – начала робко Глаша, – что Псалтырь украл Петя Родосский.
– Так-так. – Потирая руки, удовлетворенный профессор стал расхаживать за спиной горничной. – Продолжайте, милая. Почему вы так думаете?
– Он расспрашивал меня о ней и просил ее показать. И потом, он сказал, что Гомер – нехристь.
– Отлично, превосходно, что-то такое я припоминаю, – ободрил девушку Муромцев, – насчет Гомера он прав, хотя я никогда об этом не думал. Значит, Псалтырь была у вас?
– Да, Мария Николаевна мне ее подарила, и я рассказала о ней господину Родосскому.
– Значит, он знал, где она лежала, – заключил профессор. – А его чем интересовал саркофаг Гомера? Может быть, и он хотел его купить?
Глаша повернулась к профессору и захлопала глазами.
– А ведь я думаю, что в предположении Глаши что-то есть, – сказала Брунгильда. – Помнишь, Машенька, там, у саркофага, сторож нам рассказывал о студентах, которые пытались проникнуть к раритету, и, по его описанию, их предводитель напоминал Петю.
– Нет, невероятно, – с решительным видом заявила Полина Тихоновна, – Петя там быть не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99