Он терпеливо дожидался, пока Мария Николаевна соизволит двинуться дальше.
«Чем бы заняться вечером? Попробую пойти на рыбалку, поговорю с Прынцаевым, наверное, среди его знакомых есть рыбаки, – размышлял он. – Читать „медицинского нигилиста“ совершенно не хочется. Побыть в обществе Брунгильды тоже, вероятно, не удастся. Девушку сегодня трогать нельзя – завтра у нее концерт, она нервничает и сегодня, конечно, не отойдет от инструмента. Мешать ей не следует – воля и целеустремленность старшей дочери профессора Муромцева очень нравились доктору Коровкину. Она не предается праздным размышлениям фантастического характера, да и все сомнительные события; обходят ее стороной. Как будто вокруг нее стоит незримая охранительная стена».
Доктор шел рядом с Мурой, сосредоточенно глядящей себе под ноги, и продолжал размышлять о Брунгильде.
«Сила ее красоты удивительна. Все мужчины, которые оказываются в поле ее зрения, в большей или меньшей мере теряют голову. От секретаря князя Ордынского до сторожа саркофага Гомера. Кажется, только граф Сантамери не подвластен ее чарам – или очень хорошо скрывает свои чувства. Зато Ипполит Прынцаев Брунгильду боготворит. И прыщавый студент Петя Родосский тоже явно благоговеет перед ней».
С этого момента мысль доктора пошла совсем в другую сторону. Он стал думать о том, что почему-то давно не видел Петю Родосского на даче Муромцевых. А ведь это удивительно: Петя стал завсегдатаем муромцевского дома. Куда же он исчез? Не добил же студента маленький варвар, видящий Ахилла в репетиторе старшего" брата? Петя почему-то избегает общения с доктором. Только с доктором, или со всеми Муромцевыми?
Впрочем, вполне возможно, что Петя Родосский благополучно проводит время со своим другом Ипполитом Прынцаевым – им:, молодым, хочется выглядеть победителями-олимпийцами – не на колеснице, так на велосипеде. Простительные юношеские слабости. Если же все время крутиться вокруг барышень, то когда же тренироваться, чтобы потом блистать? А блистать хочется, особенно если принять во внимание вчерашнюю неудачу – Мура поведала о ней еще тогда, когда они шли звонить профессору.
Доктор покосился на Муру – она, кажется, тоже просила отца подарить ей на день рождения велосипед. Кто знает, может быть, она и права? Может быть, она будет великолепно смотреться на этом легком транспортном средстве? Профессор Муромцев, как, впрочем, и доктор Коровкин, обладал консервативными взглядами – и тому и другому казалось, что женщины на велосипедах смотрятся вульгарно. Но отважных велонаездниц, которые придерживались прямо противоположного мнения, кругом было великое множество. Десятки ее ровесниц считали нормальным и естественным передвигаться по дачным дорогам на велосипедах. Не чувствует ли Мура, что отстает от них? Что она не соответствует нормам нового времени, нового века – века технического прогресса? Лучше велосипед, чем кокаин, лучше спорт, чем кафешантанное пение.
С такими мыслями Клим Кириллович открыл перед Марией Николаевной калитку, ведущую на дачный участок, – и девушка, кивком поблагодарив его, прошла вперед. Доктор последовал за ней.
Елизавета Викентьевна стояла у крыльца – она выходила их встречать уже не в первый раз, как будто материнская интуиция ей подсказывала, что ее младшая дочь нуждается в утешении и участии.
– Надеюсь, вы славно провели время, – спросила она, вглядываясь в лица молодых людей.
Она сразу заметила, что Мура необычно сдержанна. Доктор выглядел вполне спокойным и добродушным.
– Обошлось без приключений? – улыбнулась профессорская жена. – А то уж Брунгильда беспокоилась, не явился ли вам Нептун? Какие у нее странные мысли. Волнуется. Из-за концерта.
– Нептун демонстрировал свою власть вдалеке, – сказал доктор. – Представляете, мы видели – не очень ясно, конечно, – какие-то испытания снарядов возле кораблей в стороне Кронштадта. И это – единственное достойное упоминания зрелище.
Не успел он закончить свою фразу, как стоящая между ним и матерью Мура бросилась на шею Елизавете Викентьевне и зарыдала, причитая сквозь слезы:
– И почему я такая несчастная? Мамочка? Что же мне делать? Я больше не могу!
– В чем дело, доченька? – удивилась Елизавета Викентьевна. – Ну успокойся, не плачь, что случилось?
Но ответа она так и не дождалась. Сотрясаемая рыданиями девушка повторяла свои бессвязные речи в объятиях матери, которая, так же как и доктор Коровкин, не подозревала, что причина ее слез таится на груди Муры, под плотными оборками лифа, в грязной записке, брошенной ей на бегу босоногим мальчишкой на пляже. В записке было черным по белому написано:
«Завтра ночью у Белого камня – живая собака в обмен на известный вам предмет. В противном случае получите пирожки с собачатиной».
Глава 21
Господин Гардении напряженно размышлял. Ему требовалось все его хладнокровие, чтобы не впасть в откровенную ярость. Но сильные эмоции не лучший советчик – еще одна аксиома, вынесенная из стен международной разведывательной школы. Однако Зизи Алмазова, бездарная певичка, избравшая себе разящий умопомрачительным безвкусием сценический псевдоним, вызывала у него сильные эмоции, а именно: страстное желание избить ее так, чтобы она рыдала! Причем не фальшивыми слезами, рассчитанными на слабонервных пшютов, а настоящими, кровавыми, чтобы она ревела от непереносимых физических страданий, раскрывая маленький пиявочный ротик в безостановочном вопле. Он представил себе, как хрупкое тело своевольной красотки, имитация «длинного и гибкого ростка вьющихся растений», извивается от боли у его ног на ковре возле камина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99