В эдакой жарище, подумал он, только и выряжаться как на прием у президента… Наемник замкнул дверцу взятого напрокат форда, пересек широкий, усаженный пальмами бульвар, остановился перед большим, дышавшим стариною зданием.
Монастырь Скорбящей Богоматери.
Приблизившись к створкам деревянных ворот, наемник машинально отметил: поверх монастырской стены тянулись нити колючей проволоки, закрепленной на тонких кронштейнах. Н-да. Нынче вламываются всюду, не разбирают: банк, или монастырь, подумал Фрост.
Чисто средние века! Но тогда, пожалуй, к монастырям было, все же, побольше уважения…
Справа от ворот, на каменной колонне, виднелась черная мраморная табличка, гласившая на английском и испанском языках: “Воздвигнуто в 1887 году от Рождества Христова на милосердные пожертвования обитателей Южной Калифорнии, к вящей славе Господа Иисуса и Его Пречистой Матери”.
Фрост постучался.
В воротах распахнулось маленькое оконце, за которым возникло женское лицо.
— Да?
— Сестра, мое имя — Хэнк Фрост.
Наемник выждал одно мгновение и произнес довольно приторный пароль:
— Бутон розы возвещает о грядущей весне. Окошечко затворилось, и начали раскрываться сами ворота. Войдя на монастырское подворье, капитан остановился, обозрел внушительный фонтан, пышный сад, роскошные клумбы цветов, рассыпанные там и сям по гладким, чисто выметенным плитам.
Фрост обернулся, уставился на маленькую, полнеющую монахиню, облаченную в белое одеяние.
— Дожидаться здесь, или идти дальше, сестра?
— Сеньорита спустится к вам через минуту, капитан. Сожалею, но мужчинам доступ в монастырь возбраняется.
— Понятно, — сказал Фрост, удержавшись от ухмылки. Монахиня пошла — вернее, поплыла, прошествовала по двору, скрылась из виду. Присев на каменную скамью близ фонтана, Фрост попытался вообразить, будто здесь, подле бьющих и низвергающихся водяных струй, хоть немного прохладнее.
Он уже разговаривал по телефону с людьми, работавшими на Марину, кое-что выяснил, договорился о встрече, и плате за предстоявшую службу.
Марина платила сто тысяч американских долларов. Наивысшая ставка за всю мою жизнь, подумал Фрост. И уже начал мысленно прикидывать, как распорядится этими деньгами. Подумал о Бесс. Теперь уж, голубчик, либо меняй род занятий, либо…
Он постоянно твердил Элизабет: погоди немного, дай заработать хорошие деньги — и я бросаю всякие авантюры… Фрост уже звонил в Лондон, разузнал о самочувствии любимой, ободрил, как сумел; вкратце поведал о грядущей работе за умопомрачительный гонорар. Сказал ровно столько, сколько можно было сказать по трансатлантическому кабелю, не опасаясь подслушивания.
— Что за работа, Фрост? — осведомилась Элизабет напряженным голосом.
— Н-ну… Послужу телохранителем. Это мне уже не впервые.
— Ты и в Канаде нанимался телохранителем!
— Здесь иное. И платят сотню тысяч. Сотню, малыш!
— А потом?
— Потом?
— Да. Потом — что ты намерен делать, как жить?
— Мы ведь беседовали об этом, и не раз! Подумай: сто тысяч. Родная моя, ты…
— Зачем нужны сто тысяч такой ценой, Фрост? Мертвому деньги ни к чему — хоть сотня миллиардов!
Она, конечно, волновалась перед операцией, капризничала. Раздражаться в ответ было бы попросту грешно.
— Если бы не эта работа, Лиз, я завтра же вылетел бы в Лондон и просидел с тобою рядом хоть целый месяц. Честное слово. Я люблю тебя…
— Хэнк, ты прилетел! — Марина.
— Здравствуй, — сказал капитан, вставая со скамьи.
— Если бы отец был жив, — произнесла темноволосая, темноглазая женщина, — то выбрал бы для этой работы именно тебя. Я знаю. И потому…
— Я прибыл.
— Давай немного прогуляемся, Хэнк, — улыбнулась Марина. — В дозволенных пределах, разумеется.
Она изящно и непринужденно взяла капитана под руку, повела в сторону сада, туда, где цвели благоуханные кусты магнолий.
— Битва будет нелегкой. Но теперь, когда ты согласился возглавить армию вторжения…
— Армию возмездия, — улыбнулся Фрост.
— Пожалуй, — сказала Марина. — Теперь мы, думается, отвоюем Монте-Асуль.
— Официально я имею право числиться лишь телохранителем. Никаких воинских чинов. Это грозит большими неприятностями.
— Понимаю. Но разве только в чине дело? Хэнк… Она остановилась, вынудив наемника сделать то же самое.
— Как я соскучилась! И как обрадовалась, узнав, что ты прилетаешь! У тебя все хорошо, правда?
— По-прежнему, — пожал плечами Фрост. — Ни лучше, ни хуже. А у тебя? Наверное, стало получше, ежели можешь навербовать и экипировать целую армию.
Фрост и Марина снова двинулись по садовой дорожке.
— Не так это легко было, Хэнк. Я ведь попросту ходячее знамя, символ. Талисман своего рода. Коль скоро затея удастся — тогда иное дело. А покуда…
— Ты думаешь, потом будет легче и проще?
— Не понимаю, — молвила Марина, кладя голову на плечо капитана.
Фрост уклонился от нависавшей пальмовой ветви, покосился на женщину:
— В случае нашей победы на тебя начнет восхищенно взирать все население Монте-Асуль. А все население Кубы примется изрыгать проклятия по твоему адресу. И бездействовать не будет, особенно “интернациональные отряды” Кастро. Сама знаешь, какие это бандюги. Покойный Че Гевара и прочая мразь… Ну, и что? А то, что о личной жизни, дорогая, придется надолго позабыть. Женщина-президент уже не принадлежит себе. Она, по твоим же словам, ходячее знамя, символ и так далее, и в подобном роде.
— Забыть о личной жизни? — задумчиво повторила Марина.
И, повернувшись, крепко обхватила шею наемника обеими руками.
— Это будет потом… А сейчас я имею право жить как заблагорассудится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40