Как же я сразу не понял, увидев пирамиды, что мы не в Фивах! Пирамиды-то действительно около Мемфиса! Ну как тебе объяснить? Это все равно что искать Московский Кремль и восседающего там президента Путина в Петербурге.
– Да хорош тебе причитать! – махнул рукой Ковалев. – Кто тебе сказал, что этот Моисей тусуется в этих… в Фивах? Может, ему надоело в городе сидеть, он свалил в деревню или на турбазу.
Афанасьева позабавили слова его друга. В самом деле, а кто сказал, что пророк Моисей непременно должен быть в Фивах? В Библии не сказано, что этот деятель был заядлым столичным сидельцем и представителем местного бомонда. Он любил и прогуляться, и на периферию скатать. Одна сорокалетняя прогулка по пустыне чего стоит! Впрочем, возможно, ее еще не было…
Афанасьев поднял глаза на не перестававшего стрекотать Рахотепа. Насколько он мог понять, тот излагал свой взгляд на туристический бизнес в Древнем Египте и сетовал на то, что многие чужестранцы не в состоянии оценить великие чудеса и красоты страны Кемет, а равно и заплатить за ознакомление с ними.
– Достаточно! – перебил его Женя. – Так вы проводите нас к верховному жрецу? Но прежде я хотел бы получить одежду.
– Мы сделаем так, как будет угодно господину, – заверили его храмовые служки, – и держитесь, о господин, подальше от этой отрыжки бегемота! Это парасхит Синуххет, он только что осквернил тело главного астролога храма богини Хатор, выстроенного при великой Чарице Хатшепсут!
– Кто такой парасхит? – спросил Колян.
– А… это что-то вроде патологоанатома, если переводить понятия, – заметил Афанасьев, переходя на русский язык, который после глуховатого, шершавого и отрывистого языка древней земли Кемет показался неслыханно плавным и почти осязаемо сладким.
– Альдаир обессилел, – сказал Эллер. – Он не может идти. Его нужно унести с этого проклятого солнца.
– Если господа издалека и чужого народа, то их не может осквернить хижина бедного парасхита, – заметил Синуххет, косясь на Рахотепа и его свирепого приспешника с дубиной. – Во имя светлого Ра, чьи лучи освещают и хижину бедного парасхита, и сияющий дворец великого фараона Рамсеса, осмелюсь предложить свое гостеприимство. Моя хижина в тридцати шагах отсюда. Вон она, смотрите все! Моя жена и матерь ее, старая Мааткахх, будут рады таким гостям!
От наглости местного люмпена Рахотеп и египетский вышибала с дубиной словно проглотили языки. Рыжебородый Эллер махнул рукой и сказал Афанасьеву по-русски:
– Да по мне, хоть в хлев, но Альдаира нужно унести с солнца и напоить. Да и мне бы прилечь. Переведем дух у этого червя, а потом видно будет.
Женя махнул рукой. Рахотеп в ужасе воздел руки к небу, словно призывая всех богов разделить его ужас: как, идти в исполненное скверны жилище парасхита!! Впрочем, непритязательным Эллеру и Альдаиру было все равно. К тому же не так давно они сами мало чем отличались от парасхита Синуххета по степени чистоплотности…
– Меня одно смущает, – усмехаясь, сказал Колян Ковалев, – что нашему божку Альдаиру пока что рановато к местному патологоанатому, куда его поволокли… Д-да! Дела! Слышь, Афанасьев, а мы в натуре в Древнем Египте? Как-то… в голове не укладывается.
– А что? – пожимая плечами, ответил Афанасьев. – Ты же сам говорил, что у тебя на мобиле написано: нет приема. Ладно! У нас не так много времени. Эй, как тебя… любезный Рахотеп! А пожрать у вас в храме есть?

2
Верховный жрец храма, посвященного богу Птаху, славный Тотмекр, пребывал в печали. Боги определенно гневались на него. Еще недавно судьба благоволила храму. Здесь жил священный бык Апис, земное воплощение бога Птаха – покровителя искусств и ремесел. Земное воплощение, правда, имело скверный характер и забодало четырех слуг, прежде чем его удалось вышколить и выдрессировать для церемоний, посвященных богу Птаху, – шествий, возглавляемых священным быком Аписом. Мало кто знал, что величавая походка быка была выработана лично Тотмекром. В свое время жрец отбил все руки и ноги о бока упрямой твари, прежде чем она стала повиноваться приказам. Если бы те, кто приносил свои богатства в храм во славу священного Аписа, видели, сколь ревностно учил быка Аписа жрец с помощью палки и кнута, – Тотмекра разорвали бы на куски за такое святотатство!
«Лучше бы разорвали, – думал верховный жрец, – церемония послезавтра, и если боги не ниспошлют мне решение, то придется мне безвременно встретиться с предками в загробной жизни!»
Вошел прислужник Рахотеп. Он был взволнован, и на этот раз явно не жратвой или новой любовницей – что традиционно волновало сердце храмового прислужника.
– Что? – Тотмекр повернулся к нему.
– Отец мой, к вам чужестранцы. Согласно вашему повелению мы занимались приготовлениями к погребению главного астролога…
– Что за чужестранцы? – прогремел верховный жрец. – Я же велел не пускать ко мне никого и никому не являться в мой покой! Повеление мое распространяется и на тебя, бессмысленный выкидыш жабы! Какого Сета ты сюда приперся, сын шакала?
Жрец Тотмекр славился крепостью выражений во гневе. Это нисколько не смутило Рахотепа, хотя он с готовностью выказал все признаки смятения: упал ниц перед Тотмекром и облобызал ему ноги. После чего поднял голову и подал на ладони золотое кольцо, второе, полученное им от предусмотрительного Коляна Ковалева:
– Они из дальних земель, белокожие, белозубые, сразу видно, что высокого рода. Посмотри, отец мой, как сработано это кольцо! В стране Кемет не видано подобного мастерства!!
«Вот как, – подумал жрец, беря кольцо и пробуя его сначала на зуб, а потом засовывая в складки своего одеяния, – быть может, эти чужестранцы из дальних земель сумеют разрешить и ужасную тайну, что ниспослали мне боги и которую храню в себе вот уже вторую луну?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113