Он молчал и пытался сосредоточиться, но затхлый воздух трюма, казалось, набивал его голову мякиной.
– Мы слишком долго будем ехать по Лунголдской дороге, если поскачем верхом, – сказал он. – Я думал, что лошади понадобятся нам лишь до тех пор, пока я не научу тебя кем-нибудь оборачиваться.
– Ты и оборачивайся. А я просто поеду...
– Рэдерле, посмотри на себя, – беспомощно взмолился он. – На этой дороге мы повстречаем торговцев со всего Обитаемого Мира. Они не видели меня больше года, но тебя они узнают, и тогда им не потребуется спрашивать, что это за мужчина рядом с тобой.
– Вот оно что. – Она сбросила с ног башмачки, вынула из прически шпильки и встряхнула распущенными волосами. – Найди мне другую пару башмаков.
Он молча смотрел на нее, а Рэдерле сидела в волнах помятой, богато расшитой ткани, чудесная масса распущенных волос обрамляла ее точеное лицо – усталое и бледное, но выглядящее словно чудесный образ из древней баллады. Моргон вздохнул и выпрямился.
– Отлично. Подожди меня.
Ее голос на миг задержал его:
– Жду первый и последний раз.
Он переговорил с Бри Корбеттом, который терпеливо ждал их пробуждения. Лошади, приобретенные корабельщиком, спокойные деревенские коняшки с тяжелыми копьями, стояли на пристани, во вьюки уже были упакованы кое-какие припасы. Бри, по мере того как мысли об их неблизком путешествии и истинный его смысл начали завладевать его моряцким умом, выдавал Моргону все новые и новые советы. Закончил Бри тем, что предложил себя в спутники.
– Только в том случае, если ты умеешь оборачиваться, – сказал Моргон.
Бри сдался. Он покинул корабль и вернулся час спустя с ворохом одежды, которую швырнул Моргону прямо через люк. Рэдерле осмотрела ее и тут же переоделась. Теперь на ней была темная юбка, полотняная сорочка и бесформенная верхняя рубаха, доходившая до самых колен. Башмачки же были мягкой кожи, простые и добротные. Волосы Рэдерле скрутила в узел и убрала под тулью широкополой соломенной шляпы. Потом она встала перед Моргоном, желая, чтобы он оценил ее вид.
– Надвинь пониже шляпу, – сказал он, и она рывком опустила шляпу на лоб.
– Прекрати надо мной смеяться.
– Я не смеюсь, – заметил Моргон. – Погоди, сейчас увидишь, на чем тебе предстоит ехать.
– Нельзя сказать, чтобы твой вид не внушал подозрений. Ты можешь одеться как деревенский бедняк, но у тебя походка землеправителя, а глаза твои способны сокрушать камни.
– Смотри внимательно, – сказал он, приказывая самому себе успокоиться, а своим мыслям – приноровиться к тому, что его окружало, – к дереву, смоле, неясному ропоту воды и нечеткому шуму гавани. Имя его, казалось, вытопилось из него в липкую жару дня, а лицо утратило определенность – глаза стали мутными и пустыми, подобно летнему небу.
– Если ты сам не догадываешься, кто ты, то немногие другие об этом догадаются. Это всего лишь один из сотни способов, которым я спасал свою жизнь, пересекая Обитаемый Мир.
Рэдерле посмотрела на него со страхом.
– Тебя почти не узнать. Это что за наваждение?
– Это наваждение лишь в очень малой степени. Это способ выжить.
Она молчала. Моргон понял по выражению ее лица, что в ней идет внутренняя борьба. Не сказав ни слова, она отвернулась и вскарабкалась по лесенке на палубу.
Солнце догорало в темнеющем небе, уступая место ночи на дальнем краю Обитаемого Мира, когда они простились с Бри и выехали. Огромные тени мачт и штабелей груза лежали на их пути через причалы. Город – туманное облачко теней и закатного света – внезапно показался Моргону незнакомым, как если бы, готовясь свернуть на новую дорогу, Звездоносец стал чужим самому себе. Он провел Рэдерле извилистыми улочками мимо лавок и таверн, которые прежде знал наперечет, к западной окраине города. Они ехали по булыжной мостовой, которая расширялась к окраине, затем булыжник закончился, и дорога стала еще шире – и побежала вперед через сотни верст ничейной земли до того места на краю Изведанного Мира, где она резко сворачивает на север к Лунголду.
Они остановили лошадей и поглядели вдаль. Переплетения теней, отбрасываемых дубами, бледнели по мере того, как садилось солнце; дорога, утомленная, серая и бесконечная, терялась в сумерках. Ветви дубов колыхались над головами путников и почти смыкались над дорогой, превращая ее в подобие тоннеля. Вид у дубов был таким же утомленным, как и у Моргона с Рэдерле, – листья их серебрила патина пыли, поднимаемой телегами. Вечер был тихим, даже припозднившиеся повозки уже въехали в город. Леса размазывались в отдалении черно-серыми пятнами. Где-то во мгле проснулась сова и проухала свою, непонятную для людей, загадку.
Они снова тронулись. Небо почернело, взошла луна и разбрызгала по лесу свой молочный свет, и они ехали, освещенные этим светом, пока луна не поднялась так высоко, что тени путников не спрятались под брюхом коней. Моргон вдруг понял, что чернота перед его глазами расплывается и становится всеохватывающей, – он придержал поводья, и Рэдерле остановилась рядом с ним.
Где-то неподалеку журчала вода. Моргон, на лице которого осела пыль, сказал:
– Помню, я перебирался через реку, когда шел на юг с Равнины Ветров. Она должна быть неподалеку. – Он направил свою лошадь прочь с дороги. – Здесь можно разбить лагерь.
Река оказалась совсем рядом: плоская серебряная полоска в лунном свете. Рэдерле присела у дерева, в то время как Моргон расседлал и напоил лошадей, отнес на полянку, заросшую папоротником, их вьюки и одеяла и опустился на землю возле Рэдерле, уронив голову на руки.
– Я тоже непривычен к долгой езде верхом, – признался он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85