Если так, то с Буграевым сейчас лучше не связываться, не перечить. Ты ведь, помню, грозился разогнать его шабашников после того случая у «кафе»…
– Может и такое быть, Егор, – согласился Кузьма Николаевич, – не исключено. И разговор наш серьезный насчет этой новой бригады он помнит. Я ведь когда с бригадой-то пообщался, мне даже не по себе сделалось. Та же шабашня, что и раньше, те же рвачи, но теперь уже действующие вроде бы с соблюдением закона о нетрудовых доходах. Они его хорошо подзубрили, ничего не скажешь. Но я так понял, что помимо формального договора есть у них с Монгушем и другой, на словах, за который руками не ухватишься. Вот и предупредил. Ему это, конечно, не понравилось. А вот сейчас, ты прав, он тот разговор вспомнил. Так что, как говорится, в жизни все бывает…
– Это даже не говорится, а поется. – Егор заулыбался. – Помнишь: «В нашей жизни всякое бывает, налетает с тучами гроза»? И дальше там: «Ветер утихает, тучи уплывают»…
– «И опять синеют небеса», – закончил Кузьма Николаевич, тоже улыбаясь. – Еще бы не помнить! Где наши с тобой молодые годы, старина, а?
– Твои – не знаю, а мои Варюха уворовала. Одним махом. Как вернулся из-под Праги-то, да как пришел на гулянку, да как ее увидел, аж в голове звон, будто по каске прикладом звезданули. Я так себе тогда и сказал: «Ну, друг ты мой, Егорушка, прощай твоя молодость! И если эта дева не твоя, то лучше бы опять в окопы да под танк!»
– Кстати, где она?
– Дома, если пришла. А что?
– Не догадываешься?
– Не-ет. – У Егора лицо начало вытягиваться.
– Леонтину-то переселять пойдем?
– Ну, пойдем.
– И что, вселим да так и оставим? К чему ей одинокая радость? Надо уж по-человечески, с новосельем… Дай-ка телефон, Валентине брякну.
Дождавшись в трубке ответа, спросил:
– Как дела?
– Поди-ко, соскучился? – спросила жена.
– Тоскую, оттого и ночей не сплю. Тебе, чтобы пирог испечь, сколько надо времени?
– Смотря какой. Бывает, полдня. Тебе-то зачем?
– Праздник у нас сегодня.
– Поймал?!
– Кого поймал? Вора, что ли? Это я тебе его завтра в бумажку заверну. А сегодня Леонтину вселяем в общежитский «флигелек», нужна теплая компания. Сырники остались?
– Доели с Митей.
– Сделай еще на… Сейчас скажу. Ты, значит, да я, да Митя, да Леонтина, да Егор с Варей. Сосчитай. Потом в фольгу заверни, чтобы не остыли, в ту, что Аннушка привезла.
– Неужто не знаю?
– Потом зайди за Варей и вместе с нею – в общежитие. Возьмите у коменданта ключи и швабру, а там сами увидите.
– Вдруг за Митей придут?
– Не отдавай. Без детей не новоселье!
– Мне и самой не хочется.
– Тем более… Погоди, тут Егор что-то бормочет, не разберу.
– Пусть Варюха чай прихватит, который душистый, с мятой. У Леонтины вообще может не оказаться.
– Во, правильно, чай ароматный прихватите. До встречки у тихой речки.
– Болтун – находка для шпиона.

Елена Гартушенко-Мильчаковская, взяв с квартирантки все, что по ее мнению причиталось, никак, однако же, не могла поверить в ее переселение. Вышла, увидела соседку на лавочке, принялась ее убеждать: Леонтина, мол, затеяла какую-то провокацию.
Но вечером пришли Буграев с Ганелиным, взяли два чемодана и скатанный матрац – все имущество, нажитое Кушнер за долгую жизнь, понесли к выходу. Елена плюхнулась вдруг на шаткий, верткий и скрипучий стул, неподдельно разрыдалась. И было отчего: уж теперь-то в селе не осталось человека, который согласился бы снять у нее комнату даже на короткое время. Разве шабашник какой влипнет по незнанию, так он, может, и сам еще как обматерит, но самое страшное – сбежит без уплаты.
Кузьма Николаевич нес чемодан и матрац на плече, а Егор сгибался на бок под тяжестью другого чемодана или, как выразилась сама Леонтина Стефановна, баула.
– Вы, небось, гири коллекционируете, – предположил Ганелин, пыхтя. – Не спортивные, конечно, магазинные.
– Книги, – виновато улыбнувшись, ответила женщина, сама неся увязанную стопку книг. – Тяжело, я знаю. А вы отдохните.
– Ничего-о, не переломимся. Книги хоть интересные?
– Для меня – да. Есть и очень старые. Например, первый роман Бернарда Шоу на русском языке. Ему лет девяносто, как нашему Калмыкову.
– А вы не путаете? – усомнился Ганелин. – Этот Шоу, по-моему, не романы, а спектакли писал.
– И романы тоже. Возьмите почитать, если хотите. Пустенькая, но любопытная вещь, про боксеров. «Профессия Кошеля Байрона» называется.
За разговорами и дошли незаметно.
В вымытой к тому времени и вычищенной пристройке оказался застекленный сервант без посуды, тут же нареченный книжным шкафом; кроме него были кровать с панцирной сеткой, стол и два стула. Но на вселение пришла взглянуть сама комендант, у нее на время взяли и стулья, и посуду, и заодно электроплитку: чайник, извлеченный из скатанного матраца, тут же на нее и поставили.
При разборе и устройстве вещей по местам попутно выяснялось, чего не хватает в хозяйстве, без чего нельзя жить и что можно отложить на более поздний срок. К примеру, была в прихожей печь, но совсем не было дров. Ганелин начал прикидывать, сколько кубометров понадобится для такой печи на зиму, но Буграев его остановил:
– Погоди считать. «Флигелек» шабашники отгораживали, они же и печь клали. Дымит? – спросил он коменданта.
– И дымит, и не разгорается, а как разгорится, знай, дрова кидай, иначе за час помещение выстынет.
– Следовало ожидать, – мрачно процедил Кузьма Николаевич и из полевой сумки, с которой никогда не расставался, достал ученическую тетрадь, ту самую. – Вот теперь прикинем.
На обложке тетради он принялся что-то подсчитывать, время от времени окидывая печь внимательным взглядом, зачем-то зашел даже в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38