При их появлении на крыльце собравшиеся у магазина зашумели:
– Ну что?
– Как там дела?
– Нашел кого участковый?
– Что-то больно Танька жмется, – отвечал Петр Никодимович. Он пытает, а она ни в какую.
– А-а! – догадливо выдохнул кто-то. – Опять своя рука владыка!
– Коне-ечно! – с ходу подтвердили догадку. – Та же петрушка, что и с Абакшиным.
– Правильно! Иначе какой же посторонний дурак в засигналенный магазин попрется?!
В ответ на это старички-понятые изобразили на лицах крайне значительные мины.
Первыми исчезли из толпы женщины…

После ухода понятых продавец и участковый некоторое время молчали, затем разговор возобновил Буграев.
– Никак ты не поймешь, Татьяна, – сказал он с досадой, – чего я от тебя добиваюсь!
– Никак, – подтвердила она одними губами.
– Хочу, чтобы ты пальцем в лоб вот так себе надавила, – он показал, как – и подумала: а нельзя ли тут как-нибудь по-другому обойтись, чем на бутылку-то разоряться да казенную вещь портить? Ну, сломает тебе слесарь шкафчик этот, ломать не строить, а дальше что? Ищи да вставляй новый замок? Так ведь дешевле же ключ поискать!
– Где поискать, Кузьма Николаич?
– Ясное дело, поблизости. Правду говоришь, что никогда не теряла ключ?
– Да в жизни никогда!
– Значит, ни к кому за ним и не обращалась?
– Ни к кому. Зачем же?
– Это верно, незачем. Ну, а теперь, вспомни: к тебе кто-нибудь обращался с просьбой дать ключ, чтобы свой сейф открыть?
Женщина задумалась, потом медленно покачала головой.
– Думай, Татьяна, думай!
– Нет, Кузьма Николаич.
– Никто? Никогда?
– Никто, – повторила она. – И никогда.
А это уже было плохо! Он хотя и не рассчитывал на быстрый успех, надежда в душе все-таки жила: вдруг-таки Татьяна вспомнит, у кого в совхозе еще такой же сейф и, вполне вероятно, такой же ключ. Кузьма Николаевич брал именно совхоз, а не село; в совхозе три отделения, три разных населенных пункта, так что ключ – дубликат не обязательно мог быть в Шурале, он мог быть в любом из трех сел, а еще вернее, в двух – соседних с Шуралой.
– Да, это уже хуже! – бормотал он, расхаживая взад-вперед по торговому залу. – Тогда тут все сложнее!
Татьяна следила за ним молча, с надеждой, но в то же время – и он не мог этого не отметить – с некоторой боязнью. В чем дело? Чего ей бояться, если она не виновата? Даже ключ никогда не теряла и не передавала никому. Странно!
– Ты либо поскучай пока, Тань, либо займись чем-нибудь, а я похожу и подумаю.
– Я лучше поскучаю, Кузьма Николаич.

«Ладно. Та-ак! – думал Буграев. – Начнем вспоминать. У директора совхоза сейф наподобие колонки из кухонного гарнитура, почти до потолка достает. Три дверцы, от каждой свой ключ. Замковые скважины мельче, чем в этом ящике. Не подходит.
В бухгалтерии… Ну, там не сейф, а настоящий платяной шкаф с бронированными дверцами, ибо за этими дверцами хранят нередко зарплату рабочим. Тоже не подходит.
У секретаря парткома сейф доисторический, на сохранившейся заводской табличке полустертые слова с твердыми знаками и ятями… Явно не то.
Теперь наш ветеран, что в рабочем кабинете стоит. Выпуска тридцатых годов. Крепенький ящичек. С двумя отделениями: верхним и нижним. И от каждого свой ключ».
Он порылся в сумке и достал ключи на стальном хромированном кольце, внимательно на них посмотрел и снова положил в сумку. В сравнении с Татьяниным ключом они кажутся вдвое большими, хотя и ее ключ тоже не мал и увесист.
Далее… Что у нас осталось? Железный самодельный ящик в сельсовете. Ну, то и вовсе не подходит.
В отделениях совхоза – втором и третьем? У обоих управляющих в их кабинетах-нарядных – это где они наряды распределяют и подписывают – стоят какие-то железные шкафчики, но какие? Не помнится. Надо будет проверять…
Ну, вот и все. Получается, в Шурале нет аналога Татьяниному ключу. Но он, черт побери, есть. Должен быть. На это указывает другой факт. Хотя, опять же, и этот факт – еще не факт насчет ключа от сейфа. Дьявольщина, самому бы не запутаться!
– Вишь ты, братец Татьяна, – произнес он задумчиво, – доходит дело и до слесаря.
– Ну вот! – обрадовалась Ишечкина. – Я ж говорю!
– Хорошо! Давай еще раз уточним, что у нас с тобой пропало. Итак, тысяча, говоришь, сто пятьдесят – и сколько?
– И три рубля.
– Как в аптеке?
– Могу побожиться, Кузьма Николаич! Одна мелочь оставалась в ящике, вот она.
– И, значит, авоська?
– И авоська, – подтвердила Ишечкина с готовностью, но глаза ее, бледно-зеленые, слегка выпуклые, начали вдруг наполняться слезами, она всхлипнула.
– В чем дело, Тань?
– Кузьма Николаич, – вымолвила она виновато, – пропало еще кое-что.
Участковый едва не подпрыгнул.
– Что – кое-что? – вскричал он.
– Ругаться будете.
– А как же? Ясное дело, буду! Говори сейчас же!
– Там, в сейфе… лежало… лежали…
– Не морочь голову! Слышишь?
– Да я не морочу, – немного осмелела она. – Мне при стариках не хотелось говорить: ведь так накрутят, так накрутят, такая сплетня покатится!..
– Да что же это наконец?! – вспылил Буграев. – Письма, что ли, любовные?
– Какие еще письма, Кузьма Николаич? – в свою очередь выразила недовольство Ишечкина. – Что я, девочка с письмами дурака валять? Мои вещи украли, личные.
– Что еще за личные? Белье, что ли?
– Ну не белье, а… В общем, три ветровки и две пары кроссовок.
Признавшись наконец, она успокоилась и впервые без тайной боязни посмотрела на участкового.
– Личные, значит? – жестко переспросил он.
– Мои.
– Почему же ты их не дома хранила, а тут?
– Да какая разница, тут или дома? Могли бы и дома украсть.
– Спекульнуть хотела, признавайся.
– Нет, Кузьма Николаич!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38