Лотар сварил кофе. Я вытащил из машинки лист и, вставив новый, начал печатать перечень кинофильмов.
Рената уже ждала меня полчаса, когда я пришел в закусочную. Она не обиделась, только спросила: «Сумасшедший день?»
Я кивнул. Она все сводила к кратким формулам. Мне это нравилось.
Пахло чесноком и орегано. Я признался, что пицца не вызывает у меня восторга, но я люблю ходить в такие забегаловки, потому что мне нравятся их запахи.
Рената курила торопливыми частыми затяжками. Я видел, что она переживает из-за чего-то.
Мы заказали бутылку красного вина, пиццу «четыре времени года» для Ренаты и двойную порцию крестьянского салата для меня.
Вид у Ренаты был невыспавшийся.
Я тронул ее за руку.
– Что тебя точит?
Она сидела, опустив глаза.
– Ах, эта Катина затея, – проговорила она, не отрывая взгляда от скатерти, как будто нашла на ней что-то такое интересное. – Нет, ты не подумай, будто я боюсь, что нас разоблачат, если бы только это… Мне не нравится все это по существу.
Она подняла на меня глаза.
– Что именно?
– Я вижу здесь что-то ложное. Вы хотите ввести в заблуждение… Это нечестно. У Кати предвзятое суждение обо всем этом. Она хочет только подтвердить свои предположения. Ей в голову не приходит, что на это можно посмотреть глазами санитара или медсестры. Да, стариков пичкают таблетками с целью иммобилизации! Но почему? Вовсе не потому, что они садисты! Они просто физически не справляются. Они перегружены. Людей не хватает. Что им делать в такой ситуации? Конечно же, нет ничего хорошего в том, что людей держат на катетере… Все так. Но ты хоть раз обслуживал отделение?
Я покачал головой.
– Вот видишь. И Катя тоже. Вы не представляете себе, что это такое. Сестра, я хочу пить. Сестра, я хочу в туалет. Сестра, у меня болит голова. Сестра, какой у меня анализ крови? Когда придет главный врач? А почта есть для меня? Сестра, куда вы пропали? У меня судно полное, пахнет. Вы не могли бы меня причесать? Чай был холодный, когда будет горячий?
Она, пожалуй, не прервала бы свою речь, не помешай ей кельнер, который подошел к нам с вином. Он осторожно поставил бутылку на стол.
– Мы сами разольем, – остановил я его.
Мне вино показалось чересчур сладким. А Ренате пришлось по вкусу. Она держала бокал обеими руками перед собой и поверх него смотрела на меня.
– Вы хотите наделать шуму статьей. Рассчитываете на эффектную историю, которая повысит ваш тираж. И потому уцепились за перегруженный медперсонал. Я считаю, это нечестно, и у меня какое-то нехорошее чувство…
Я перебил ее, сказав, что пью за ее здоровье.
– А это уже нечестно с твоей стороны. Катя хочет написать репортаж изнутри дома престарелых. Вещь вполне допустимая, хотя и не совсем законная. Журналисты часто стоят перед выбором. Когда не хотят удовлетворяться официальными заявлениями, то вынуждены прибегать к необычным приемам.
– Гм… – Она снова опустила глаза. – Меня пугают черно-белые краски. Понимаешь? Тут бедные старики, там какие-то садисты санитары.
Нам принесли еду.
Я понимал, что ее могло смущать. И все-таки это было не в характере Кати – ополчаться на маленьких людей. Наоборот. Это должна была быть какая-нибудь важная персона. Она не ставила своей целью атаковать других, помельче.
– Если из Катиного репортажа будет видно, что персонал перегружен, то это только может пойти па пользу персоналу; наверняка из этого сделают соответствующий вывод, то есть, что нужно увеличить штат.
– Надо надеяться, – сказала Рената.
Это было похоже на примирение. Мы переменили тему разговора. Я пытался рассуждать о живописи, произносил умные фразы. Потом мы договорились, что в конце следующего месяца съездим на несколько дней в Париж. Мы хотели вместе посетить Лувр.
13
Катя слушала вполуха, когда сестра объясняла ей, что и как делать, подводила к шкафчикам с медикаментами, рассказывала, как проходят обычно вечер и ночь. Она была в таком сильном возбуждении, что просто не могла сосредоточиться на словах сестры.
Через час она осталась одна. Она сидела в небольшой комнате с окошком, выходившим в коридор. Там горела только одна сигнальная лампочка. Катя могла наблюдать каждую дверь и лампочки экстренного вызова. В случае необходимости она должна была вызвать врача.
«Ночь проходит, как правило, спокойно, – говорила ей сестра. – Вы взяли с собой что-нибудь читать? Вечером пациентам дают успокоительное средство. Так что ночью они спят. Конечно, никогда нельзя быть уверенным…» Эти слова Катя записала себе в блокнот. В обвинениях «седых пантер», видимо, была доля истины.
Катю пугала тишина; у нее было такое чувство, будто она здесь совсем одна, хотя на ее попечении оставались 52 старика. Она взглянула на часы. Рената придет только через полчаса.
Вдруг она услышала урчание мотора. Во двор въехала машина. Там как будто что-то грузили. Катя вскочила и побежала в конец коридора. Неужели нельзя было сделать это днем, думала она, чтобы не беспокоить ночью стариков? Она открыла окно и хотела было крикнуть, чтобы прекратили шум, но наткнулась на решетку. За ней была непроницаемая темень. Катя с трудом различила смутные очертания грузовика. До нее донеслись тихие мужские голоса и шаги, и еще она услышала позвякиванье каких-то предметов. Прошло с полчаса; снова заурчал мотор, и грузовик с незажженными фарами вырулил со двора.
Кате показалось это подозрительным. Почему водитель не включил фары? Почему погрузку производили ночью? Тут что-то не так.
Она вспомнила о Ренате, та, должно быть, уже перелезла через забор. Все окна были обнесены решеткой, попасть вовнутрь можно только через черный ход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33