— А в чем дело?
— Я подкупила стюарда.
— Зачем?
— Чтобы мой шезлонг поставили рядом с вашим. И не будете ли вы так добры — как только появится этот Сидней Селма, смотрите прямо на меня и внимательно слушайте, что я вам буду говорить.
— А что вы будете говорить?
— Не важно, — ответила она. — Может быть, я буду тихонько говорить о погоде. Может быть, спрошу, что вы ели на завтрак. Было бы очень хорошо, если бы мы увлеклись беседой и просто забыли, что Селма существует на белом свете.
— Не нравится он вам? — спросил я.
— Нравится! — воскликнула она.
— Да я начинаю скрежетать зубами всякий раз, когда он со мной заговаривает. Кончится тем, что я себе всю эмаль в порошок сотру. Если бы можно было выкинуть его за борт!
Среди всей этой суеты перемещался денверский полицейский Эдгар Ларсон. Ходил он тихо-тихо, как мышка, выползающая из норки, когда в доме погасили свет и все улеглись спать. Он неожиданно возникал то на палубе, то в коктейль-баре. Присутствовал на всех корабельных развлечениях, на игре в кено Американская игра типа лото.

, стоял в дверях зала, когда показывали фильмы. Этот человек, казалось, поспевал всюду, нигде не выделяясь, но везде занимая удобную позицию, чтобы смотреть, слушать, следить. И, надо сказать, добивался существенных успехов. Люди почему-то доверялись Ларсону. Стоило ему посмотреть на человека ласковым взглядом серых глаз и принять позу слушающего, слегка наклонив голову, — и человек уже ощущал потребность излить ему всю душу.
А тем временем огромный роскошный лайнер плыл все дальше, рассекая голубые воды Тихого океана. На третий день пути погода существенно переменилась. Холодные ветры уступили место мягким тропическим бризам. Солнце палило немилосердно, и бассейн для плавания был набит до отказа. Девушки, принимавшие на палубе солнечные ванны, начали темнеть, словно гренки в тостере.
Пассажиры уже хорошо знали друг друга. За обедом над столами стоял гул от непрерывной болтовни. Перед обедом люди толпились в коктейль-баре, а после обеда собирались группками за ликером и беседовали о политике, о налогах, о серфинге.
Руководитель круиза по Гавайям открыл школу танца «хула». Занятия шли полным ходом. Можно было только удивляться тому, с каким увлечением осваивали женщины этот замечательный гавайский танец. Смущаясь, они робко выходили на середину многолюдного зала, но постепенно в их движениях, вначале таких неуклюжих, все заметнее проступало то завораживающее изящество ритмичного покачивания, которым так славятся танцоры-островитяне. Все вдруг поняли и почувствовали, что этот танец не просто случайный набор движений или импровизация, а древняя традиция. В гавайской хуле тело танцора передает игру таинственных сил природы, сияние радуги в небе, шум ливня, солнечный свет, колыхание ветвей пальмы, неумолкающий гул океана. И, как ни странно, научиться этому можно всего за несколько часов занятий. Для многих пассажиров это стало настоящим откровением, и привлекательность Островов открылась им в совершенно новом свете. С удвоенным усердием учились они танцевать; то, что началось шуткой, превратилось в серьезное занятие.
А Сидней Селма продолжал выступать в своем репертуаре. Гарем его сузился до четырех-пяти девушек, которых, видимо, абсолютно устраивала его манера общения.
Но в тот вечер я вдруг не обнаружил Нормы Радклиф в соседнем шезлонге, а потом увидел ее прогуливающейся по палубе с Сиднеем Селмой. Она преданно смотрела ему в лицо и внимательно выслушивала его дурацкие двусмысленности, грубые шуточки и сомнительные истории.
Тут же подоспела Берта и бухнулась в свободное кресло.
— Дональд, что ты такого натворил и что вообще происходит?
— А в чем дело?
— Только не смотри на меня круглыми глазами. Что ты сделал с девушкой?
— С какой девушкой?
— С Нормой Радклиф.
— Ничего.
— А может, что-нибудь пытался сделать?
— Ничего.
— Черт! — Берта немного подумала. — Ну, так тоже с девушками себя не ведут. Надо, чтобы им все время приходилось быть настороже. Конечно, не следует переть как танк, но необходимо постоянно давать им знать, что ты существуешь на свете, что у вас что-то происходит, что ты нормальный живой человек, в конце концов! Давай-ка, пошевелись, — затормошила она меня, — займись девушкой. Отшей этого кретина!
— Знаешь, Берта, я считаю, что это может повредить делу.
— Какого черта ты еще что-то считаешь? — завопила Берта.
— Да что ты понимаешь в женщинах?!
— Ничего.
Тогда Берта стала объяснять спокойнее.
— Сидней Селма чересчур агрессивен, но все понимают, что именно ему нужно. А ты слишком скромный. Вот твоя боевая подружка и решила высечь из тебя искру ревности, чтобы ты слегка раскачался. Наверно, ты обращался с ней, как с гипсовой статуей святого. А теперь вылезай из шезлонга, пойди пройдись да следи за Нормой. Как только увидишь, что она отошла от Сиднея Селмы, — подходи и отбивай.
Берта выгрузилась из кресла и зашагала по зыбкой палубе. Вид у нее был решительный: плечи развернуты, губы плотно сжаты, глаза стреляли по сторонам.
Но я остался сидеть в своем удобном шезлонге.
Был прекрасный теплый вечер. Засмотревшись на лунные блики на воде, я и не заметил, как в соседний шезлонг проскользнула Норма Радклиф.
— Дональд, у меня есть к вам одна просьба.
— В чем дело?
— Мне нужен совет.
— Прошу.
— У меня возникли проблемы.
Я обернулся к ней и многозначительно поднял брови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70