– Не дерись, моя дикая кошечка, – произнес он грозно. – Я твой хозяин. Ты моя. Я могу брать тебя, когда захочу. Это закон.
Он схватил ее руку, прижал и завел ей за голову. Она с непонятной завороженностью смотрела, как кровь из его царапины капала ей на грудь. Филип яростно впился в ее дрожащие губы, а свободной рукой стал ласкать ее тело. От сознания своей беспомощности у Габби слезы выступили на глазах, но Филиппа это не остановило. Потом в нем произошла перемена, его тело стало менее напряженным, и он почти нежно прикасался языком к ее влажным векам, изгибу щеки, к ямочке на ее шее. Его участившееся дыхание обжигало ее кожу, вызывая в ней непреодолимый трепет.
Габби невольно издала гортанный стон, и глаза Филиппа при этом загорелись злорадным удовлетворением. Габби так давно не предавалась любви, что, как только Филип разбудил в ней дремлющую страсть, она не смогла совладать со своими эмоциями. Напряженные мускулы его бедер врезались в ее мягкое тело, и его руки распоряжались ее плотью с настойчивостью, которой она не могла противиться. Когда он вонзился в нее, она закричала от боли, но когда он начал движения внутри ее, она испытала растущую слабость, первобытное желание уступить.
Тело Габби, как бы независимо от нее самой, стало ритмично двигаться навстречу толчкам Филиппа. Почувствовав, что она более не сопротивляется, Филип отпустил ее руки, которые немедленно обвились вокруг его шеи, побуждая его все глубже проникать внутрь. Габби никак не могла теперь бороться с ним, не могла отказать ему или себе. Стон вырвался из ее груди, и вдруг они оба погрузились в океан блаженства.
Когда Филип наконец отодвинулся от Габби, она повернулась к нему спиной, чтобы он не увидел ее слез. Она с горечью думала о том, как Филип изменил ей с Амали, о его несправедливых обвинениях и ненавидела свое тело, уступившее этому человеку, почти так же сильно, как его самого. Услышав ее всхлипывания, Филип приподнялся на локте, и теперь, когда он рассматривал ее, его лицо уже не казалось холодной маской. Он повернул Габби к себе.
– Почему ты плачешь? – просил он ее с насмешливой заботливостью. – Разве тебе не нравится быть шлюхой с собственным мужем? – Его язвительная усмешка пронзила ее, как острый кинжал, и слова ранили так больно, как будто он поворачивал клинок в ее груди. – Я прошу у тебя не больше, чем получают твои любовники.
– Филип, послушай меня, пожалуйста! – закричала возмущенно Габби, пытаясь разуверить мужа в его заблуждении. – Между мной и Марселем...
– Хватит! – воскликнул Филип, пресекая ее протесты. – С этого дня чтобы ни одно мужское имя не слетало с твоих уст. Запомни, ты не будешь принадлежать никому, кроме меня. Ты будешь в моем распоряжении и зависеть от моей милости.
– Когда мы вернемся на Мартинику, ничего не изменится? – спросила Габби, борясь с подступавшей тошнотой.
– Ничего, – спокойно ответил Филип.
– А как насчет Амали? Я должна делить с ней твое внимание?
Лицо Филиппа потемнело, и Габби внутренне содрогнулась, увидев, как он разъярен.
– Как я поступаю с Амали, тебя не касается! – проревел он.
– Тогда желаю тебе с ней всяческих удовольствий, – горько сказала Габби. – Она даже может родить тебе внебрачного ребенка, но только я могу дать тебе наследника. – Какое-то время она хотела рассказать Филиппу о той ночи, когда по приказу Амали ее вытащили из постели и отнесли на алтарь Дамбаллы, но она сразу отказалась от этой
мысли, поняв, что в таком настроении Филип ей не поверит. Тяжело вздохнув, она отвернулась.
Но Филип был еще не готов предоставить ей передышку. Прижав ее к себе, он стал ласкать ее тело с холодной и методичной страстью, от которой она застыла. Ожесточившись против ощущений, которые вызвали в ней его ледяные пальцы, Габби смогла сохранить безучастность, пока он с жестоким удовольствием терзал ее плоть. Позднее она долго удивлялась тому, с какой нежностью он выкрикнул ее имя, достигнув пика блаженства.
Утолив свое желание, Филип поразил Габби тем, что резко вскочил и быстро стал одеваться, как будто ему не терпелось отделаться от нее. Габби не догадывалась, что Филип был потрясен и огорчен тем, что не смог совладать со своими желаниями и чувствами. Ее хрупкая незащищенность тронула его больше, чем он хотел признаться. Стараясь освободиться от противоречивых ощущений, которые бушевали в нем, Филип выскочил из каюты, по дороге собрав всю одежду Габби и унеся ее с собой. Затем она услышала звук проворачиваемого ключа в замке. Филип ее запер.
Габби кипела от ярости. Ее унизили и растоптали. Ей тошно было думать, что ее используют исключительно как орудие для телесных удовольствий. В последующие дни Филип периодически приходил, чтобы принести ей еду, а также использовать ее в постели, когда ему этого хотелось. Жене он заявил, что держит ее взаперти, потому что не доверяет ей. Как только корабль выйдет в море, она получит одежду и сможет свободно гулять по палубе, но только в том случае, если будет хорошо себя вести и не устраивать истерик на виду у членов команды. Во время так называемых любовных атак Филиппа Габби оставалась безучастной, но ее продолжающееся сопротивление, вероятно, делало ее еще более желанной для Филиппа. Ее горькие слова и холодное тело побуждали его вести себя более грубо, чем он хотел, и часто, покидая ее, он сердился на себя больше, чем на жену.
Габби мрачно наблюдала в иллюминатор, как «Стремительный» выходил в Мексиканский залив. Несмотря на то, что Габби закуталась в одеяло, она вся дрожала, потому что Филип до сих пор не вернул ей одежду и холодный воздух пронизывал ее до самых костей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110