– Морри-и, – снова затянула Массимина, – слава богу, я тебя нашла, слава богу, если бы ты знал, если бы только знал… – Она замолчала, не в силах продолжать, и разразилась слезами.
Вскочивший Грегорио смотрел на девушку в замешательстве, приправленном любопытством. Глаза его метнулись к Моррису, длинные тонкие пальцы нырнули в карман за бумажником.
– Нет, нет, Грегорио, не беспокойся, – торопливо сказал Моррис. – А по поводу Сардинии я тебе позвоню, хорошо?
Грегорио снова перевел взгляд на Массимину, явно ожидая, что его представят, но Моррис сделал вид, что ничего не заметил.
Познакомишь друзей – а они, глядь, уже вовсю встречаются за твоей спиной. И вовсю судачат о тебе.
– Вы уверены, что я могу идти? – спросил Грегорио.
– Да, да, я заплачу, – и Моррис подмигнул парнишке с точно отмеренной двусмысленностью.
– Ну тогда я вас покидаю, – весело улыбнулся Грегорио, кивнув заплаканной девушке. Судя по всему, он решил отнестись к происходящему с юмором.
Стройная фигура юноши в белых бермудах и ярко-синей футболке двинулась через площадь.
Массимина рухнула на стул и достала носовой платок. Тренировочный костюм был ярко-алого цвета с белыми вставками на рукавах. Черные волосы рассыпались спутанными прядями. Что ж, придется пустить в ход сочувствие (в конце концов, он же предлагал этой девчонке руку и сердце). Моррис ласково коснулся запястья девушки.
– Расскажи мне все, хорошо? И улыбнись, люди ведь смотрят.
Моррис сделал знак официанту, хотя две порции мартини грозили сделать его банкротом. Глаза его обшарили девушку с ног до головы: ни сумочки, ни кошелька.
– Ну давай же, милая, расскажи все.
И Массимина мало-помалу, хлюпая мартини и ожесточенно растирая покрасневшие глаза то одной ладонью, то другой, рассказала. С того вечера в доме всё переменилось, просто всё-всё-всё.
Вот как? Нога Морриса отбивала дробь по каменным плиткам тротуара. После мартини на него снизошли спокойствие и отстраненность, словно он наблюдал за Массиминой с другого конца площади.
Бабушка заболела, всхлипывала девушка, с этого начались все несчастья. У бедной бабули прихватило сердце, по-настоящему прихватило, а все вокруг вели себя мерзко, так мерзко, твердили, что все к лучшему, пусть уж побыстрее умрет, чем станет изводить домочадцев старческими капризами, решили отправить бедняжку в больницу. А сама Массимина провалила годовые экзамены, все до единого, и теперь до конца лета ей придется корпеть над учебниками, чтобы снова попытаться сдать экзамены в сентябре. Но это так несправедливо, какой смысл в этой зубрежке, в этой учебе, у нее ведь нет никакой склонности к наукам.
– Да, – охотно согласился Моррис.
А потом она нашла его письмо, которое мама спрятала, и теперь она знает, что Морри любит ее, а в своих-то чувствах она никогда не сомневалась, и противно слушать, как мама говорит все эти гадости о нем. Паола среди ночи велела ей сбегать за таблетками для бабушки, таблетки лежали в маминой сумочке, и она случайно наткнулась на письмо. Поэтому после обеда она надела спортивный костюм и сказала, что хочет немного пробежаться, и она побежала, и всю дорогу до города бежала, бежала, так хотела найти его, и вообще она никогда-никогда не вернется домой.
Моррис смотрел на разноцветные платья, плывшие через площадь в косых солнечных лучах. Если мамаша не хотела, чтобы Массимина увидела письмо, почему она его просто не уничтожила? Так было бы куда разумнее.
– И что же ты намерена делать?
– Я не вернусь назад, вот и все. Не стану все лето готовиться к глупым экзаменам, и мама больше не сможет мне пить кровь, запрещая встречаться с кем хочу. Не нужны мне экзамены!
Через пять минут она передумает, решил Моррис. В конце концов, Массимина никогда не спала отдельно от матери. Он молчал, наблюдая, как девушка размазывает слезы по круглому лицу, забрызганному веснушками. Постепенно на щеки девушки вернулся нежный румянец. Кожа у нее была необычайно гладкой, куда шелковистее на вид, чем, скажем, у юного Грегорио. Да, ни один мальчишка старше пятнадцати лет не сможет соперничать гладкостью кожи с Массиминой… Именно эту шелковистую нежность Моррис искал в девушках и не уставал поражаться, когда находил. Его изумляло, что обычная человеческая кожа может быть такой тонкой, такой нежной, а жизнь – казаться такой свежей…
– Для чего же ты тогда создана?
Справедливый вопрос. И не такой уж циничный.
Массимина подняла на него доверчивые глаза, губы дрогнули в улыбке, на персиковых щеках обозначились мягкие ямочки.
– Может, для тебя, Морри-и…

* * *

Массимина, как и обещала, терпеливо ждала Морриса на автобусной остановке. Угодил в собственные сети, твердил он себе. Какой резон изводить время на девчонку, если ее родные против? Пустая трата сил. Кроме того, нет у него никакого желания впутываться в неприятную историю, которая может закончиться только катастрофой. Он написал это письмо, чтобы его приняли в семью, а в результате его вышвырнут вон. Есть разница, и отнюдь не теоретического толка.
– Я должен отвезти тебя домой. (Единственный способ заслужить одобрение родственников.) Пойдем поймаем такси.
– Нет, Морри! – Массимина порывисто схватила его за руку. – Я не вернусь!
Именно это мгновение выбрал Стэн, чтобы, мотаясь вправо-влево, проехать мимо на своем кривобоком велосипеде. Он притормозил под фонарем на другой стороне улицы, волосато-бородатая физиономия расплылась в широченной ухмылке.
– Эй, старик, не надумал еще насчет Турции? Учти, мы через недельку сваливаем.
Массимина испуганно отпрянула от Морриса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81