Кимбра захлопала глазами, и это его очень порадовало. Ей удавалось сбить его с толку, удалось и ему. Теперь они квиты.
— А ты все-таки поверь, — помолчав, сказала она серьезно.
— Верю. Мы с тобой в равном положении.
— Правда? — встрепенулась она.
Забыв о том, что в такой ситуации мужчина обычно не болтает, Вулф заговорил о том, чего до сих пор не осмеливался говорить никому:
— Здесь никто не верит в возможность мира. Даже мой борат, человек исключительного ума, считает войны печальной неизбежностью. А мне кажется, что все не настолько беспросветно, что люди могут жить в мире, если только захотят. Видишь, до чего дошло? Викинг-миротворец! Согласись, такое не часто встретишь. И как будто этого недостаточно, я вдруг оказываюсь женатым… — он окинул Кимбру взглядом, — на тебе.
— А чем плохо быть женатым на мне?
Вулф почти засмеялся, но вовремя опомнился. Мужчине не пристало раз за разом скалить зубы.
— Ты на меня как-то странно действуешь.
— Ну и что? Ты на меня тоже.
Ей не следовало этого говорить. До сих пор все шло неплохо, ему вполне удавалось владеть собой, и терпения как будто хватало — одним словом, он исполнял свой долг, давая Кимбре то, в чем она как будто нуждалась. И вот…
Вулф опустил взгляд на тонкую рубашку, сквозь которую просвечивали контуры тела, все его изгибы и округлости, все его совершенство. Руки начали дрожать от неудовлетворенной потребности прикасаться, гладить, узнавать. Теперь, когда он знал, что и Кимбра желает его, ожидание стало невыносимым.
Он опрокинулся, увлекая ее за собой. Ошеломленная, она попробовала привстать, но Вулф перевернулся на живот, придав ее к постели. Он провел губами по запрокинутому подбородку, вниз по горлу, к впадинке между ключицами. Кровь ревела в ушах, вожделение казалось безмерным и все равно стремительно парастало, сметая все мысли, заставляя терять голову.
— Тише… — шептал Вулф сквозь зубы, — тише! Все у нас получится… только позволь мне…
Он не мог больше говорить и умолк, потому что иначе с губ сорвалось бы рычание. Все так же прижимая Кимбру всем телом к постели, он стиснул ее лицо в ладонях и впился ей в губы, раздвинул их резким толчком языка. Он смутно сознавал, что слишком спешит, но уже не мог остановиться: ее вид, аромат, ощущение ее тела и едва слышные испуганные звуки, которые она издавала, — все это увлекало дальше и дальше в темную бездну. Он слишком долго ждал этой ночи, слишком измучился ожиданием, оно подтачивало его, как вода подтачивает камень.
Сминая тонкий лен, Вулф рванул вверх подол рубашки, увидел белизну ног, живота и островок светлых волос. Дыхание пресеклось, глаза застлала красная пелена. Он услышал хриплый рычащий звук, но уже не думал о том, что нужно его сдержать.
Кимбра извернулась под ним, толкнула ладонями в грудь, отвернула лицо.
— Подожди!!!
Из-за рева крови в ушах, грохота сердца Вулф не услышал ее крика. Он чувствовал толчки своей плоти, которая требовала удовлетворения.
Лен рубашки подался под руками. Вулф отбросил обрывки на пол и жадно провел руками по нежному белому телу.
— Моя! — прохрипел он и своим мускулистым бедром с силой раздвинул Кимбре ноги.
Он уже потянулся к штанам, собираясь освободить от их тисков измученную вожделением плоть, как вдруг его словно окатила ледяная волна отрезвления. Красная пелена в глазах растаяла, Вулф увидел белое как мел лицо и полные ужаса глаза. Он осознал, что происходит, и испытал такой стыд, что с радостью провалился бы сквозь землю. Никогда в жизни он до такой степени не забывался с женщиной, чтобы брать ее силой. К тому же эта была девственница и его законная жена. Вместо особенной нежности и осторожности он позволил себе поддаться животной похоти. То, что он никогда еще не желал женщину с такой силой, ничуть его не оправдывало.
Вулф пожалел, что не лежит в постели с опытной шлюхой. И еще больше пожалел, что не сделал Кимбру своей рабыней вместо того, чтобы брать в жены. Он устыдился таких мыслей, потому что не желал для нее участи рабыни только ради того, чтобы он мог удовлетворить свою похоть.
Вулф вжался лбом в подушку и заскрипел зубами от стыда и от боли желания. Кимбра лежала очень тихо, как будто даже не дыша, и он не мог избавиться от мыслей о том, какая она хрупкая по сравнению с ним, как легко — и как постыдно — было бы овладеть ею. Громадным усилием воли он заставил отодвинуться и повернуться на бок, но не в силах был разжать объятия. Он по-прежнему прижимал ее к груди.
Кимбра сжала ноги как можно теснее, но подавила порыв рвануться прочь. Страх страхом, однако она дала брачный обет, поклялась быть Вулфу женой и рожать ему детей. Их брак был освящен церковью. Брак, кроме прочего, означал супружеские обязанности.
Вулф тяжело дышал, он казался сплошным комком нервов. Кимбра осторожно приподняла голову и посмотрела на мужа.
Глаза его были закрыты, но выражение лица не имело ничего общего с покоем или безмятежностью. Оно обострилось так, что загорелые щеки казались впалыми. Кимбра скользнула взглядом по крепкой шее, по широкому развороту плеч… и в ней робко шевельнулось уже знакомое возбуждение.
На судне она часто видела Вулфа обнаженным по пояс, а у лесного водоема и вовсе голым, но это лишь подогрело ее любопытство. Кимбра всегда была честна с собой и потому назвала то, что чувствовала, своим именем. Желание, возбуждение. Она позволила взгляду опуститься еще ниже… и еще — туда, где…
Щеки загорелись.
— Ты же сказал, что я не в твоем вкусе!
Вулф приоткрыл глаза, проследил за ее взглядом и передернулся.
— Я так сказал?
Она кивнула.
— Я солгал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110