– Ты не сказал мне, – прошептала она.
Гарнелис не ответил.
– Как ты мог смолчать? – вскричала Мабриана.
– А как я мог сказать?! – воскликнул царь.
Он двинул вперед свою жрицу, сметая с доски луну Триониса.
Долгое молчание.
– Он хотя бы с нами, – прошептала Мабриана, словно бы разговаривая с собой. – Мы хотя бы знаем точно. Не как с Гелананфией. Мне все мерещится, как ее тело носит по морскому дну, и волосы колышутся, как водоросли, и рыбы объедают ее плоть, и морские змеи оплетают тело. Я не могу думать о том, как она погибла, и не могу перестать.
– Мабриана! – Он хотел, чтобы царица умолкла.
– Галемант этого не перенес. Вряд ли он смог бы. Но он хотя бы здесь. Я могу видеть его, коснуться и знать, что это не сон. Как он умер?
– В бою. От меча. Мне говорили, что он не мучился..
И снова молчание.
– Почему он умер?
Гарнелис вскочил. Трионис и Мабриана оба воззрились на него, ожидая, как он поступит дальше, будто опасаясь его – «почему?», в раздражении подумал он. Тяжелой, медлительной поступью царь обошел помост, оглядывая со всех сторон лежащее на нем тело. Его прекрасный первенец, его единственное дитя.
– Говори потише, – процедил он.
– Я просила тебя отослать мальчика! – надмено ответила царица.
Подойдя, она взяла егоза руку. Ее пальцы обжигали огнем, а его рука оставалась холодна и жестка, как старый сук.
– Любимый мой. Это наш сын.
– Я знаю.
– Едва ль верится! Почему ты не потрясен? Плакал ли ты? Цари не плачут на людях, но со мной… а ты даже не заглянул ко мне. В моих чертогах тебя не видали уже два года. Должно быть, эта перемена случилась постепенно, потому что я не могу припомнить, когда же я поняла, что с тобой что-то случилось? Что же это? Почему ты так переменился?
– Я не менялся. – ответил Гарнелис.
Вопросы походили на укусы летней мошкары, непрестанностью сводящие с ума. Из глубины души Гарнелиса вздымалась волна тяжкого гнева.
– Все, что я делаю, идет на благо Авентурии.
– А то, что делаю я ? Мы должны править совместно. Ты ради блага Авентурии отстранил меня от своих советов и своих решений?
Вопрос не заслуживал ответа, но царица его и не ожидала. Отойдя к дальнему концу помоста, Мабриана взирала на бледное лицо сына.
– Правду ли говорят, что ты заставил носильщиков ждать, покуда не поговоришь с архитектором? А теперь ты играешь в метрарх, вместо того, чтобы посмотреть на дело рук своих!
Гневная сталь ее голоса только подкармливала черное облако гнева. Гарнелис прикрыл глаза и ущипнул себя за переносицу, чувствуя, что тьма сейчас выплеснется или убьет его.
– Все было сделано ради блага Авентурии.
Когда он открыл глаза, Мабриана уже смотрела на него по-иному. В глазах ее плескался ужас.
– Скажи, что ты не приказал убить его.
Гарнелис вздохнул. Нарыв в его душе рос, тьма затмевала мир. Руки его тряслись.
– Я не мог доверять ему, – тупо прошептал он. – Девять Царств погибли бы в его руках. Он предал нас, Мабриана. Поэтому я не могу его оплакать.
Царица отшатнулась, вцепившись в помост, чтобы не упасть. Лицо ее стало маской омерзения.
– Ты убил его! – проскрежетала она, и, закрыв лицо руками, царица Мабриана выбежала из палаты.
После ее ухода в зале долго стояла тишина. Царь стоял недвижно, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, ничего не видя вокруг. В рыжеватом, мерцающем свете палата казалась нереальной.
– Государь? – послышался дрожкий голос Триониса. – Желаете продолжить игру?
Царь шагнул к нему, и свечи высветили его жуткую, увечную тень. Когда он наклонился к юноше, глаза его блеснули, как врезки из кровавика на остролицей маске. Гарнелис ухватил мальчишку за рубаху, и тот вскрикнул от ужаса. Фигурки полетели на пол.
– Нет. Время игр кончилось. У меня есть другие заботы.
Потайная панель в стене открывала проход к винтовой лестнице, ведущей в одну из множества камер в запутанных глубинах Янтарной Цитадели. Трионис отбивался, но старый царь был и выше его, и сильнее. Кровь так шумела в ушах, что Гарнелис едва слышал мольбы о пощаде. Дело должно быть сделано. Истина должна быть раскрыта.
В поперечнике вся камера была четыре шага, и стены ее были сложены из холодного, сырого, грубо обтесанного камня. Из низкого темного прохода веяло холодом. Посреди камеры в пол был вделан деревянный столб с двумя перекладинами, на которых болтались цепи. В кромешной тьме Гарнелис двигался уверенно, точно днем. Не обращая внимания на крики, он приковал рыдающего от ужаса юношу к столбу, и только тогда запалил лампаду на стене. Стены блестели от воды. Белый от страха Трионис извивался, пытаясь сбросить оковы. Когда Гарнелис отвернулся, чтобы снять с полочки свой любимый нож, до него донесся запах мочи.
– Государь, молю, смилостивьтесь над моим грехом… – И, совсем уж жалко: – Кто-нибудь скажет моей маме?
Гарнелис уже привык не замечать криков. Воздев нож, он принялся читать заклинание, прогоняя через себя ту могучую силу, что элир называли гауроф . На верхушке столпа, над головой жертвы, был укреплен кристалл мориона, и по мере того, как бормотал Гарнелис, кварц начал светиться.
Чем больше дергалась жертва, тем туже затягивались цепи. Осознав это, юноша в панике забился еще сильнее, исходя потом. Оковы врезались в голени и бедра, плечи и запястья, в ребра. С каждым ударом сердца от юноши исходил волны ужаса, и с каждой волной кристалл вспыхивал все ярче. Темные силы гауроф наполняли камеру, сплетаясь в могучий смерч.
Бормоча все быстрее и быстрее, царь опустил нож к горлу Триониса и так же сосредоточенно, как двигал фигурки по доске, вонзил острие в нежную плоть, проводя кривой надрез над гортанью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175