Ее невинная сестренка находится одна с этим человеком, о котором Психея ничего не знает, ничего, кроме того, что его наглость и неуважение к нанимателю не имеют границ. Этого она не могла допустить.
Насладившись ванной, Гейбриел облачился в вечерний костюм, смирившись с отсутствием нижнего белья. Такое случалось с ним и раньше. Он вспомнил, как однажды так поспешно покинул спальню некоей дамы, что едва успел набросить на себя верхнюю одежду. Муж дамы ломился в запертую дверь, сопровождая удары страшными угрозами расправиться с любым, кто окажется в спальне.Сейчас его фрак и панталоны были почищены и отутюжены, а сам он после ванны и бритья чувствовал себя намного лучше. Он пригладил влажные волосы и задумался, чем бы заняться, перед тем как выйти из дома. Теперь, когда лакей был в безопасности, Гейбриел не торопился. Его вид не будет казаться таким странным, если он отложит свои дела на несколько часов. Ему нельзя привлекать к себе излишнее внимание.Выйдя из своей комнаты, Синклер поднялся по лестнице и, открывая одну дверь за другой, обнаружил детскую. Младшая сестра его «хозяйки» стояла в дальнем углу комнаты перед мольбертом. Мольберт был установлен под высоким окном так, чтобы свет падал на холст. В Гейбриеле пробудилось любопытство. Он медленно двинулся вперед, девочка была увлечена работой, и он не хотел напугать ее.– Еще раз здравствуй, – сказал он.Цирцея взглянула на него, затем положила кисть и набросила на холст покрытую пятнами краски ткань.– Здравствуй, – ответила девочка. – Ты ищешь Психею? Ее здесь нет.– Нет, – сказал Гейбриел, поклонившись ей как взрослой. – Я пришел познакомиться с тобой.– Зачем? – Она, не мигая, смотрела на него большими зелеными глазами. Цирцея нисколько не смутилась, чего он мог бы ожидать от ребенка ее возраста. Его заинтересовала эта необычная юная леди.– Хотя бы из вежливости, ведь я – твой будущий зять. Неожиданно она улыбнулась, и ее лицо изменилось до неузнаваемости. Серьезное выражение исчезло, и Гейбриел увидел перед собой веселого и беззаботного ребенка. В ней, как и в старшей сестре, было что-то тайное, неразличимое с первого взгляда.– А я знаю, что вся эта помолвка – обман, – понизив голос, сказала она. Гейбриел понял, что они не одни. В углу сидела немолодая женщина, занятая вязанием.– Но это не значит, что я не должен быть вежливым, – возразил Гейбриел. – Нам надо делать вид, не забывать своей роли.– Наверное, – согласилась девочка. – Это как в твоих пьесах?– Верно. А, кроме того, ты такая необычная леди, что мне хочется познакомиться с тобой поближе.Она на минуту задумалась, а затем кивнула.– Не хочешь ли чаю? Его принесли мне, но я была слишком занята, не хотела упустить хорошее освещение.– Прости, что помешал тебе. – Он одарил ее самой обаятельной из своих улыбок. Гейбриел ожидал, что она начнет вежливо возражать, но она пожала плечами, его чары явно на нее не действовали.– Ничего, свет уже не так хорош.Несколько обиженный, он подошел к старому круглому столу, где Цирцея уже разливала чай. Гейбриел расположился напротив нее, взял чашку с остывшим чаем и с интересом наблюдал за девочкой, чьи увлечения делали ее столь непохожей на обычных молодых мисс. Вместо модных нарядов, покупок и романтических мечтаний она была поглощена только своим искусством.– Что же ты рисуешь? – вежливо поинтересовался он. Она, прищурив глаза, молча смотрела на него.– Не говори, если не хочешь, – поспешно сказал Гейбриел.– Если тебе действительно интересно… – Цирцея замолчала, внимательно наблюдая за ним, и, вероятно, удовлетворенная увиденным, продолжала: – В прошлом году я делала этюды французских деревень, когда была в Европе с Психеей и тетей. Мы пробыли там недолго, но я успела написать несколько акварелей, которыми почти довольна, и еще несколько пейзажей.– Мне бы хотелось взглянуть на них, – сказал Гейбриел.Цирцея не ответила.– Хочешь миндального печенья? – Она подвинула к нему тарелку.Гейбриел признал свое поражение и взял печенье.– Так тебе нравятся акварели? Она вздохнула:– Да, но мне бы очень хотелось попробовать писать маслом. Только если я буду учиться сама, это требует много времени, а мы не можем найти хорошего учителя. Видишь ли, молодые леди должны рисовать акварели, а масло – для серьезных художников. Живопись открывает большие возможности для самовыражения. Мистер Тернер пользовался вместо кисти мастихином, разве не интересно? Мне так хочется научиться. – Впервые в ее голосе послышалась грусть.– Я понимаю, как это важно для тебя, – тихо сказал Гейбриел.– Да, и мне хочется писать пейзажи, а не портреты или натюрморты. Знаешь, что сказал сэр Джошуа Рейнолдс?Гейбриел не знал, но постарался сохранить заинтересованный вид.– Что же?– Он сказал, что живопись должна не копировать природу, а идеализировать ее. Он предпочитал исторические сюжеты, «возвышенный стиль», чтобы поднимать дух людей. Но лично я не понимаю, почему талантливо написанный пейзаж не может возвышать дух!– Совершенно верно, – согласился Гейбриел, пораженный больше ее страстностью, чем словами.– Как несправедливо, что меня не примут в Королевскую академию искусств, потому что я – женщина, – вздохнула Цирцея.Гейбриел с изумлением смотрел в ее ясные сверкающие глаза.– Но ты не должна сдаваться, – сказал он и был награжден сияющей улыбкой, так редко озарявшей лицо девочки.– Нет-нет, – заверила Цирцея. – Мы с Психеей не теряем надежды, что в Европе мы сумеем найти художника, возможно, бедного, которому нужен ученик и у которого нет предубеждения против женщин. Мама всегда говорила, Что женщины должны развивать свои таланты, как и мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86