Похаживая по четвёртому сегменту и любуясь природой, Форт обратил внимание, что экипаж на флаерке – хэйранский, там снуёт пять-шесть красных человечков. А если взглянуть пристальней?.. некоторые лица подозрительно знакомы; надо рассмотреть поближе.
– Трава – три экю килограмм! – чирикал Бисайюге. – Деньги раньше, трава после! Никак иначе! Час, два – и трава. Деньги раньше!
Узнать его Форту позволил цифровой анализ внешности. Бисайюге заметно преобразился – волосища расчёсаны тремя проборами, пряди перевиты лентами, убраны назад и прижаты сеткой, а голова – как бы в узде из плоских эластичных тяжей с выпуклыми бляшками и узкими пластинами цвета камня, сложным рельефным узором выступавшими на лбу, на темени и на висках. Второй муж Лучезарной был в огненно-красных штанишках до колен и в несуразно полосатой безрукавке типа болеро – тинисто-зелёный, оранжевый и бледно-голубой цвета; прочие гривастые не обузданы, а наряд их ограничен парой ожерелий, пластиковыми тапками на завязках и трусиками с передником. Эти прочие, жирно блестя солнцезащитным гелем, слушали и, хлопали глазами, сидя рядком на корточках и не вмешиваясь в торг.
– Земноводный, – проникновенно, с укором говорил Джифаренге, волею народа ставший глашатаем и ходатаем, – ты цену ломишь, а чего ты продаёшь? подножный корм! Два экю за кило.
– Три! Ты биндэйю о четверых ногах. Жена к вам снисходительна, берёт малую плату. Она у жрицы консультируется. Опасайся! Прекрасная Оййоте скажет – нельзя, неэтично кормить врагов, – и ни листочка не получите. Три экю. Свежая, вкусная травка! Листва! Плоды! Хочешь даром – лезь по стенке вниз и рви руками.
Биндэйю махали лапами, громко высказывались в духе оголтелого расизма, но соблюдали святость частной собственности и на флаер не лезли.
– Мораль нашего народа не пострадает, – выбралась из кабины Цанцукэ в такой же узде, короткой жилетке и юбчатых штанах. – Жрица великодушно позволила.
– Два экю семьдесят пять центов! последняя цена, – объявил Бисайюге. – Кто не соглашается, тот жрёт жирную противную тушёнку.
Многие завыли. Тушёнка с крупой давно стояли пробкой у всех в кишках.
– Два пятьдесят!
– Жена моя, мы улетаем?
– Если не согласятся – сейчас летим.
– Два семьдесят пять, и целуем богов! – отчаялся Джифаренге. – Покупаем пять центнеров.
– Кто купит шесть, – вкрадчиво пропела Цанцукэ, садясь на плоскость по-турецки, – получит бонус – десять литров локи…
– Шесть!.. бери шесть! – народ бушевал.
– …и музыкальный центр с большими, сильными динамиками.
– Уууу!!!
– Целуй богов, краснобрюхая! целуй, что будет без подвоха! Листья – без веток, лока – не разбавленная, музыка – наша, настоящая.
Цанцукэ извлекла из-за пояса резную статуэтку и почтительно облизала её.
– Половину вперёд. И ты, потная тряпка, целуй тоже.
Это было унизительно. Чтобы биндэйю, вдобавок десантник, клялся целованием на божке лайгито… но животы так подвело, что пришлось идти к врагам на поклон и соглашаться с их условиями.
– И я внесу, – порылся Форт в кармане, где лежали деньги. – Держи сотню от меня.
– Нет! – вдруг возопила лайгитская женщина – Не сметь!!
– То есть как это?.. – Форт задержал руку с купюрой.
Выглянул и Кайчеке, у которого голова тоже была обтянута лентами, усеянными россыпью полосок и кружков, похожих на каменные.
– Ты не платишь, – кратко молвил он. – С родичей мы платы не берём. Сколько тебе надо зелени, свояк?
Их обмен репликами стал центром внимания примолкшей своры пропотевших, злых и усталых биндэйю. На Форта смотрели кто хмуро и презрительно, кто уважительно, но все – с невольным изумлением. Ничего себе эйджи! Он – родня хэйранцев?.. неслыханное дело!
– Центнер. – Не постигая вполне суть сцены, Форт решил не мелочиться, а хапнуть крупно.
«Мёртвый, а прожорливый!» – подивился Кайчеке, но кивнул; этот знак согласия он выучил и применял правильно.
– Будет центнер. Через ваш час.
– Чума и лихорадка! как вы с ними породнились? – увивался Джифаренге возле хозяина. – Когда успели? я валяюсь! Капитан, вы меня убили!
– Ничего особенного, – уворачивался Форт, поскольку сам не мог ответить толком, но кое о чём начал догадываться… – После Полнолуния они ко мне подобрели, только и всего.
– О, не скажите! Не всем выпадает иметь с лайго свойские отношения! Ооочень редко наёмники в Джифаре с ними корешились, и если так случалось, то это был выигрыш. На Унте, в Джифаре скажете: «Я свояк Цанцукэ», или другой важной бабы – ни в чём отказа не будет. Если взяться с умом, их на любое дело запрячь можно. А если соврать. «Я свояк», и лжа всплывёт – за обман прирежут, не задумываясь…
Что-то мне это не нравится, – глухо заговорил он, поразмыслив молча. – Неспроста они здесь появились.
– Охотятся, наверное.
– Может оно и так, но… Эта мадам Мёртвая Голова без детей путешествует; вот что меня заботит. На работу по найму жабы всем семейством отправляются, чтоб денег побольше получить, а эти – нет. Боевые мужья, рабочие мужья – при ней, а дети где? Она жаба рожавшая – после жрицы заяву в полицию подписывала, всем известно; значит, не бездетная! И не простая, а царских кровей жаба, у такой обязательно есть дочка-царевна. Должна ездить с матерью, учиться мужиками править – а её нету! Припрятана! спросите, почему? я скажу – мать не хочет её риску подвергать, чтобы, если сама погибнет, меньшая сразу наследовала титул, обойму мужей и богатство. Выходит, что у них какое-то опасное задание. И эти сенсорные маски… – лицо Джифаренге задумчиво перекосилось.
– Да, я спросить хотел – что за национальные украшения у них на головах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158