– оживился Чехов.
– Весьма поверхностно, – сознался я, – вас я знаю лучше.
Говоря о знакомстве, я имел в виду творчество, но писатель этого не знал и удивился.
– Разве мы встречались?
– Нет, лично не встречались. Просто я много чи-тал о вас и неплохо знаю вашу биографию.
– Серьезно? Тогда вы в более выигрышном положении, чем я. К сожалению, я такими знаниями похвастаться не могу. И что же вы обо мне знаете?
Темнить и дурить этого необыкновенного человека мне не хотелось, как и пугать его своим нестандартным появлением в его жизни.
Я попытался отговориться:
– Знаю, как вы в Таганроге сушили испитой чай и подмешивали в свежий. О том, что все в человеке должно быть прекрасно: и душа, и мысли, и одежда. Знаю о вашей врачебной практике, как вы в Серпуховском уезде боролись с холерой… Простите, Антон Павлович, но я действительно много о вас знаю.
– Позвольте узнать, откуда? – то ли смутился, то ли удивился он. – Вы, случайно, не тайный агент?
– Агент? Нет, я только ваш читатель.
– Но я о таких вещах никогда не писал.
– Писали, – не согласился я. – В письмах.
– Вы читали мои письма? – пораженно спросил он. – А что это за фраза о том, что все в человеке должно быть прекрасно?
– Это, если не изменяет память, из вашего письма Михаилу Павловичу.
– Мише? Странно, я не помню.
– Это письмо входит во все сборники ваших писем, а выражение сделалось крылатым.
– Как? Кто-то посмел без разрешения издать мои Письма?
– Что здесь такого, письма классиков входят во все их полные собрания сочинений,
– Вы имеете в виду издание Маркса? – еще больше удивился он.
– Нет, это издание я не читал. У меня другое... более позднее.
– Так вы, что, посланец из будущего?! – догадался Антон Павлович, разом начиная терять ко мне интерес, – С какой, простите, планеты?
– Я не посланец, а простой путешественник по времени, причем даже не сумасшедший. А вот относительно будущего вы правы. Я действительно из будущего. Потому и знаю, что вы сейчас в Москве, и где живете. Долго не решался познакомиться с вами, сегодня решил рискнуть…
– Из какой же вы эпохи? – внимательно наблюдая за моими глазами, спросил он.
– Из следующего века, между нашими временами чуть больше ста лет.
– Понятно, и как там, в вашем времени? Что новенького?
Мне стало понятно, что разговор переходит в плоскость общения врача с пациентом.
– Если я скажу, что вы только что написали черновой вариант «Трех сестер» – это вас убедит?
– Действительно, написал. Но об этом вы могли узнать в «Художественном Общедоступном» театра Я говорил об этом с труппой.
– О вашем романе с Ольгой Леонардовной труппа тоже знает?
Чехов очень мило смутился и скрылся за улыбкой
– Я не делаю из этого тайны.
– Хотите, я расскажу, как случилось, что я заинтересовался не только вашим творчеством, но и вами? – напрямую спросил я.
– Пожалуй, если не очень долго, вы видели, меня вдут гости.
– Да, конечно, гости… Извините, что так вас задержал. Пожалуй, я действительно пойду.
Было заметно, что Чехову сделалось неловко. Он даже слегка покраснел.
– Простите, голубчик, я вас не гоню. Рассказывайте, это действительно интересно.
– Я как-то попал в ваш музей в Мелихове.
– У меня там есть музей? – перебил меня Чехов. – Я же продал Мелихово.
– У вас несколько музеев. Я был в трех: в Мелихово, на Садово-Кудринской в Москве, где вы снимали квартиру, в Ялте в вашем теперешнем доме и, думаю, есть еще в Таганроге и, возможно, Южно-Сахалинске, но я там не был.
– Зачем же мне столько музеев? – усмехнулся писатель. – У вас что, больше некого поминать?
– Почему же, думаю, у Пушкина памятных мест больше, чем у вас.
– Ну, хоть этим вы меня утешили. А то я испугался, что только одного меня потомки и почитают.
– Так вот, в Мелихово я спросил у одной из смотрительниц, кем вам приходится Михаил Чехов.
– Это мой младший брат.
– Я спрашивал о другом Михаиле, выдающемся режиссере.
– Что, был и такой?
– Да, ваш племянник, сын Александра Павловича
– Маленький Миша? Он стал режиссером?
– Да, но он жил в эмиграции, и у нас в стране мало известен. Эта смотрительница мне сказала, что он «не настоящий Чехов», а ваш дальний родственник. Потом я попросил показать фотографию Авиловой, в этом музее очень много фотографий.
– Вы знаете о Лидии Николаевне?
– Знаю, она написала чудесную книгу о ваших отношениях. По-моему, лучше всех из ваших знакомых. Потрясающая женщина!
Мне показалось, что обсуждать свою личную жизнь Чехов категорически не хочет. Во всяком случае, он ничего больше не спросил об Авиловой и сменил тему разговора:
– Так обо мне многие писали?
– Естественно, вы же классик! Большинство из тех ваших знакомых, кто умел писать и хоть немного вас знал.
– Интересно. Я бы с удовольствием почитал. Ругают, поди?
– Кто же великих писателей ругает? Скорее примазываются. Я и Чехов, я и Толстой, я и вселенная.
– Да, – задумчиво сказал Антон Павлович, – коли многие напишут, значит, многие меня пережили. Вы ведь не скажете, когда я умру?
– Конечно, не скажу. Да и зачем это вам?
– Пожалуй, этого действительно человеку знать не нужно. Извините, я вас перебил, вы остановились на Мелихово.
– Да. После музея я решил проверить музейных работников, взялся читать ваши письма и по ним в вас влюбился.
– Так-таки и влюбились! – рассмеялся он. – И что же вам так понравилось?
Я задумался, не зная, как сформулировать мое к нему отношение.
– Скорее всего, то, что во многом думаю так же, как вы. Тот же самый вариант: «Я и Чехов». А из переписки мне больше всего понравились ваши письма Суворину.
– Да, с Алексеем Сергеевичем мы долго были близки по духу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94