.. на
бумаге. Этого правительству довольно. По этому образчику деспотическо
го
мошенничества вы можете судить о том, как низко здесь ценят правдивость
и
как нельзя верить высокопарным фразам о долге и патриотических чувств
ах.
Чтобы жить в России, скрывать свои мысли недостаточно -- нужно уметь
притворяться. Первое -- полезно, второе необходимо.
К исторической истине в России питают не больше уважения, чем к
святости клятвы. Подлинность камня здесь так же невозможно установить, к
ак и
достоверность устного или письменного слова. В уменье подделать работ
у
времени русские не знают себе соперников. Как выскочки, у которых нет
прошлого, они эфемерными декорациями заменяют то, что по самой своей при
роде
внушает мысль о длительном существовании. Мания смотров, парадов и мане
вров
имеет в России характер повальной болезни.
Спокойствие государства в общем не нарушается, глубоких потрясений не
т
и, вероятно, еще долго не будет. Я уже говорил, что необъятность страны и
усвоенная правительством политика замалчивания способствуют успоко
ению.
Прибавьте к этому слепое повиновение армии: "надежность" солдат основан
а
главным образом на полнейшем невежестве крестьянских масс. Однако эт
о
невежество является, в свою очередь, причиной многих язв, разъедающих

империю. И неизвестно, как выйдет нация из этого заколдованного круга.

Можете себе представить, какая расправа уготована для виновников! Впро
чем,
всю Россию в Сибирь не сослать! Если ссылают людей деревнями, то нельзя

подвергнуть изгнанию целые губернии.
Русские довольствуются пухлыми папками с оптимистическими отчетами
и
мало беспокоятся о постепенном оскудении важнейшего природного богат
ства
страны. Их леса необъятны... в министерских департаментах. Разве этого
недостаточно? Можно предвидеть, что настанет день, когда им придется топ
ить
печи ворохами бумаги, накопленной в недрах канцелярий. Это богатство, сл
ава
Богу, растет изо дня в день. Видя, с какой быстротой исчезают леса, поневол
е
задаешь себе тревожный вопрос: а чем будут согреваться будущие поколени
я?
Когда солнце гласности взойдет наконец над Россией, оно осветит стольк
о
несправедливостей, столько чудовищных жестокостей, что весь мир содрог
нется.
Впрочем, содрогнется он не сильно, ибо таков удел правды на земле. Когда

народам необходимо знать истину, они ее не ведают, а когда наконец истина
до
них доходит, она никого уже не интересует, ибо злоупотребления повержен
ного
режима вызывают к себе равнодушное отношение. Мысль, что я дышу одним
воздухом с огромным множеством людей, столь невыносимо угнетенных и

отторгнутых от остального мира, не давала мне ни днем, ни ночью покоя.
Никогда не забуду я чувства, охватившего меня при переправе через
Неман. Я могу говорить и могу писать что угодно!
-- Я свободен! -- восклицал я про себя.
Не я один, конечно, испытываю такие чувства, вырвавшись из России, -- у
меня было много предшественников. Почему же, спрашивается, ни один из них
не
поведал нам о своей радости? Я преклоняюсь перед властью русского
правительства над умами людей, хотя и не понимаю, на чем эта власть
основана. Но факт остается фактом: русское правительство заставляет мол
чать
не только своих подданных -- в чем нет ничего удивительного, -- но и
иностранцев, избежавших влияния его железной дисциплины.
Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая
именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную на
родам
в других странах Европы, какой бы ни был принят там образ правления.
Если ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, воспользуйтесь

моим рецептом, скажите им: поезжайте в Россию! Это путешествие полезно дл
я
любого европейца. Каждый близко познакомившийся с Россией, будет рад жи
ть в
какой угодно стране. Всегда полезно знать, что существует на свете
государство, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе чел
овек
не может быть счастлив без свободы.

-- Ну, что вы теперь думаете? -- лукаво прищурившись, спросил маркиз де
Кюстин. -- Не кажется ли вам...
-- Вы водку пьете? -- перебил его Макарцев.
-- Нет! -- испугался гость. -- Я бы предпочел бургонское. Но мне, к
сожалению, вообще пора, как у вас говорят, смываться. Я понял, что вы
думаете о моей книге. Не понравилось бы -- не читали б до утра.
Макарцев между тем кряхтя поднялся с дивана, пошел к холодильнику и,
вытащив бутылку, налил себе треть чашки, стоявшей на столе. Он поморщился
от
запаха и залпом выпил. Когда он поставил чашку и решился ответить Кюстин
у,
кресло было пусто. Маркиз исчез также незаметно, как и появился, --
по-видимому, через озоновую дыру.


_10. БЛИЖЕ К УТРУ_

-- Так... -- пробормотал Макарцев.
Он будто вспомнил, кто он такой и как должен читать. Кандидат в члены
ЦК КПСС, он задумался по-государственному. Слабость автора в его
беспартийной, внеклассовой позиции. Отказываться от того, что мы сами ж
е
приняли в семнадцатом году? Неумно. Беспринципно. Никаких колебаний он

больше не испытывал. Никаких симпатий к прочитанным мыслям у него не
осталось. Он как бы отстранился от автора, к которому еще минуту назад
чувствовал симпатию. В нем опять пробудился главный редактор. Он снова д
умал
партийно, как надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200