Удар последовал, но он получился слабым, умбон выдержал. Хильдрид щитом увела секиру Эйрика в сторону, и тут, подняв глаза, с ужасом увидела, что знаменитое оружие сжимает в руках безголовое тело. Уткнув секиру в землю, тело стояло, а голова откатилась в сторону. Дочь Гуннара взглянула на тело, потом на голову с оскаленными зубами, и задышала чаще. А тело стояло. В безмолвии стояли и викинги, пораженные таким необычайным зрелищем. Они ждали, а обезглавленный Эйрик все не падал. Справившись с собой, женщина-ярл подошла и сильно толкнула его в плечо. Лишь тогда тело убитого рухнуло на землю.
Викинги стояли, в молчании глядя на нее. В первый момент она ждала, не понимая, что произошло, и что сейчас происходит с ней. Она смотрела на лежащего врага, будто не могла заставить себя понять, что победила одного из самых лучших воинов Нордвегр, что одолела и выжила, а Эйрик — нет. Голова кружилась, руки ослабели, ноги подкашивались, а Хильдрид не понимала, что с ней. Усталость? Или что-то другое?
Она взяла себя в руки, вздохнула несколько раз и развернулась к строю воинов теперь уже покойного Эйрика. С заметным трудом занесла меч и решительным шагом направилась к ним, надеясь, что ее намерения очевидны. Тот викинг, на которого она смотрела, невольно сделал шаг назад — должно быть, вид женщины, только что расправившейся с Кровавой Секирой, был страшен, да и мысль о колдовстве не могла не прийти ему в голову. Но потом он опомнился и изготовился к бою.
И тут же опомнились воины Хильдрид. Они внезапно сообразили, что их предводительница в одиночку собирается напасть на целое войско, ринулись вперед, за нею. Две армии схлестнулись, но даже в грохоте оружия о щиты не потонули яростные крики. Топча бездыханного Эйрика, викинги Хильдрид дрались с викингами Кровавой Секиры, выкрикивая: «Равнемерк!» Первые несколько минут Гуннарсдоттер дралась в полную силу, а потом появившиеся справа и слева воины ее отряда ненавязчиво оттерли ее из переднего ряда, вскоре и вовсе вынудили отойти назад.
Викинги Эйрика, конечно, были поражены и даже подавлены его смертью в поединке, тем более от руки воина такого невзрачного вида. Далеко не все знали, что Эйрик сражается с женщиной, Хильдрид была просто невысоким юнцом. Но отступать они не собирались, викингам непривычно сдаваться. Они яростно сопротивлялись, но все-таки отступали — понемногу, полегоньку, к своим кораблям.
Причина скоро стала ясна — с другого конца деревни бежали саксы с ирландцами. Должно быть, на том конце битва затихала, и Орм отправил часть людей на берег, расправляться со свежими силами Эйрика Кровавой Секиры. Саксы не хуже викингов врезались в строй врага и рубились не хуже — краем глаза Хильдрид замечала, как воины Кровавой Секиры медленно отступают, и чем больше саксов ввязывается в бой, тем быстрее идет отступление.
Рядом с Гуннарсдоттер возник Альв, и женщина испытала облегчение — значит, он жив. Викинг, забрызганный чужой кровью, с раной на щеке — к ней он прижимал ладонь — с порванными и окровавленными на колене штанами, смотрел на Хильдрид пристально и испытующе.
— Да-да, я знаю, — сказала она, с трудом улыбаясь. — Я знаю, что меч нельзя выпускать из рук. Я больше не буду.
— Даже не представляю, что тебе сказать, — ответил он. Отблеск улыбки в его чертах окреп, как вечерний морской бриз. — Ты вроде и сама все знаешь, а оружие из рук в бою выпускаешь. Ты понимаешь, что уцелела чудом, дура? Как же можно так поступать?
— Интересно, как иначе я могла бы оттолкнуть его от себя?
— Ну, что уж теперь говорить.
Он потянулся к ней и обнял за плечи. Он был без шлема, нагнулся, прижался к ее плечу рассеченной щекой. От него исходили волны любви, в которых дочери Гуннара было приятно и спокойно, как ребенку в объятиях матери. Женщина призакрыла глаза, наслаждаясь этим чувством. Она кому-то нужна, ее кто-то любит всем сердцем. И дело не в том, что она любила Альва — в своих чувствах к нему она никак не могла определиться, но то, что он — не Регнвальд, дочь Гуннара понимала слишком хорошо. Дело в том, что если женщине не о ком заботиться, и если о ней не заботится никто, если она не испытывает любви и не чувствует своей нужности, она дичает, как пес, попавший в волчью стаю.
— Залижи мне щеку, — попросил викинг и нагнулся.
Она осмотрела рану — мелочь, царапина, но даже такая может воспалиться. Можно, конечно, и промыть, можно наложить травы, но самым верным способом считалась в таких случаях слюна — целебная, как полагали. Хильдрид потянулась и стала зализывать Альву щеку. Это было похоже на ласку, на поцелуй, но сейчас дочери Гуннара было не до ласк. Женщина попыталась оторвать край рубашки, но ткань была надежная, новая, льняная, и ее ослабевшим рукам не поддавалась. Тогда она отошла в сторонку, к потоптанным кустам, где на паре веток еще сохранились листочки, и оторвала несколько. Приложила к щеке Альва.
— А на колене у тебя что?
— Да… — он махнул рукой. — Неважно. Рана. Да и у тебя тоже…
— Я не в своей крови.
— Ты уверена?
С дальнего края почти совсем уничтоженной деревни, топоча, бежали саксы, пока еще оставшиеся там, на опушке леса, резались с остатками войска Эйрика. Войско, которое привел с собой Регнвальдарсон, было больше, чем армия Кровавой Секиры, и состояло отнюдь не из вчерашних крестьян. Воины короля были не хуже, чем лучшие викинги Нордвегр, но, может быть, чуть менее знамениты. Но в большинстве своем саксы, выросшие в деревеньках на берегах моря, с детства учились драться и не понаслышке знали о викингах. Они с яростью ввязывались в схватки со своими давними, почти традиционными врагами, и те отступали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98