Ошибаться, потому что ошибался твой супруг?
— И отец, и мать, и все предки.
— Только поэтому?
— Орм…
— Матушка, ты же умная и сильная женщина. Ты единственная на моей памяти была достаточно мужественна, чтоб признавать свои ошибки, — Орм взял ее руку в свою и сильно сжал. Гуннарсдоттер невольно покривилась. — Я тебя прошу только об одном… Матушка…
— Что — поверить, как веришь ты?
— Нет. Подумать. Почувствовать. От сердца и от души. Твой долг — это твоя совесть. Если ты не хочешь думать так, как думаю я — это правильно. Так и должно быть. Я хочу, чтоб ничто в твоей жизни не заставляло тебя ослепнуть.
Хильдрид покачала головой. Она смотрела в пол, на растрепанные колкие соломинки, торчащие из-под ее ступней во все стороны. Со двора доносились крики, а на поварне громыхала посуда, оттуда наплывали соблазнительные запахи, и женщина вдруг поняла, что близится вечерняя трапеза. Издалека зазвучал рог, топот копыт — конунг Ятмунд возвращался с охоты. Скрип телег возвещал, что правителю повезло, и слугам придется спешно придумывать, как бы приготовить его дичину к ужину — чтоб поскорее и повкуснее. Оживление, охватившее замок от крыш до подвалов подсказывало, что близится время, когда на столе появится мясо, каша и самые лучшие пшеничные лепешки.
Глава 10
А к вечеру Хильдрид уже беседовала с Ятмундом. Он был младшим братом Адальстейна, но назвать его молодым правителем не поворачивался язык. Седина уже обильно разбавила темно-соломенную гущину его волос и бороды, морщин было немного, но зато глубоких. У Ятмунда были такие же ясные глаза и такой же глубокий голос, как у покойного старшего брата, но в остальном он почти совсем на него не походил.
Он не скрывал своей нелюбви к скандинавам. Когда брат покойного Адальстейна говорил ей о Денло и Нортумбрии, о тамошних богатых землях и торговых городах, она видела на его застывшем лице длинный перечень разграбленных городов, городков и монастырей, убитых и угнанных в рабство людей, пожженных сел. Глядя в его зеленые глаза с желтыми звериными искрами, в аскетическое лицо с глубокими складками на щеках, узкий подбородок и хрящеватый нос — лицо мученика или фанатика, в своей искренности доходящего до наивности — она думала о том, что Ятмунду лучше не принимать участия ни в каких договорах — добром это не закончится. Задумает ли он держать данное им слово или не задумает — любой человек, обладающий хоть каплей проницательности, тотчас прочтет по его лицу все его мысли.
Она слушала и дивилась — что такого Орм нашел в Ятмунде? Разве что признание собственных заслуг — конунг частенько поглядывал на Регнвальдсона и постоянно намекал на какие-то дела, которые они решали вместе. Новый конунг Британии говорил негромко и медленно, но внушительно и потому весьма убедительно. Единственное, что царапнуло Гуннарсдоттер в обращении правителя с ее сыном — брат Адальстейна почему-то звал Орма Олафом.
— Я Орм, — неизменно отвечал Регнвальдарсон.
А собеседник кивал и продолжал именовать его Олафом. Впрочем, и всех других скандинавов он называл так же, кроме, разве, Эйрика, которого он не называл никак, лишь иносказательно.
Рассказ о Хаконе Ятмунд выслушал очень внимательно, но хмуро.
— Все прекрасно, — изрек он. — И, конечно, замечательно, что воспитанник моего брата, видимо, сможет каким-то образом сдерживать своих подданных… Ну, словом, держать их подальше от Англии. Но именно благодаря ему моя страна обрела такую серьезную проблему в виде этого норманнского буяна и его выводка. Об этом факте не следует забывать.
— Такой исход и для самого конунга стал полной неожиданностью.
— Но он был вполне предсказуем. Если старшего сына бывшего конунга на севере так не любили, то очевидно предположить, что народ его прогонит, дай им только возможность.
— Тем не менее, Хакон в случившемся не виноват, — ответила удивленная Хильдрид.
— Хоть и не виноват, но он должен был покончить со своим братом, пока тот еще был в Нордвегр, и не превращать свою беду в беду Англии. Придумал бы что-нибудь, вот что я скажу. А ты, Олаф, — он ткнул пальцем в Гуннарсдоттер, — как посланник моего брата, должен был это подсказать. И настоять.
— Меня зовут Хильдрид, — клокоча, но сдерживаясь, очень холодно ответила она.
— Да, я забыл, что ты женщина. Но это и неважно. Теперь мне, как королю всей Британии, приходится все делать за него. Это очень плохо. Уверен — норманн с норманном справился бы скорее. Это правильно, — он оглядел залу.
Кроме Хильдрид и ее сына в трапезной, опустевшей после обильного ужина, сидели сподвижники Ятмунда и его лучшие воины. Их было не так уж и мало — за долгую жизнь брат британского правителя успел собрать под свое крыло многих хороших воинов. Некоторые из тех, кто служил Адальстейну, тоже сидели здесь. Оглядев их, Гуннарсдоттер вспомнила, что слышала о многих, и обо всех — только хорошее.
— Это очевидно, — продолжил Ятмунд. — Так что тебе, Олаф, и предстоит решать этот вопрос. Разумно, не правда ли? Кстати, возьми с собой свою матушку и ее людей. Я отдаю Нортимбраланд тебе. Земли богатые, обширные. У них единственный недостаток — их считает своими банда буянов и разбойников.
— Надеюсь, конунг, ты не отправишь меня завоевывать их с двумя отрядами воинов — моим и моей матушки? — рассмеялся Орм. — Тем более что уж свою-то матушку я с собой предпочел бы не брать.
— Конечно, Олаф, я дам тебе воинов, и не один отряд, и даже не два, — ответил Ятмунд.
— Моего сына зовут Орм, — сквозь зубы бросила женщина.
— Но насчет леди Воронье Крыло я не согласен — она опытный, умелый, матерый воин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98